— Как ее звали?

— Сэнди. — Грейс подвинул пачку Клио, но она покачала головой.

Он достал сигарету.

— Правда то, что… что говорят люди? Она просто исчезла?

— В мой тридцатый день рождения. — Грейс помолчал, пытаясь справиться с нахлынувшей болью.

— В твой тридцатый день рождения?

— Я отправился на работу. Вечером мы собирались пойти куда-нибудь пообедать с друзьями — отпраздновать юбилей. Сэнди была в прекрасном настроении, мы планировали летние каникулы — она хотела побывать на итальянских озерах. Когда я вернулся вечером, то не застал ее дома.

— Она взяла свои вещи?

— Ее машина и сумочка исчезли. — Грейс прикурил сигарету от зажигалки «Зиппо», которую подарила ему Сэнди, и сделал большой глоток из бокала.

Разговор о Сэнди казался неподходящим для свидания. В то же время ему хотелось быть честным с Клио — рассказать ей обо всем как можно подробнее. Не только о Сэнди, но и о всей своей жизни. Что-то внушало ему, что с Клио он может быть более откровенным, чем с кем бы то ни было.

Грейс затянулся сигаретой, выпустив облачко дыма. Она оказалась чертовски вкусной.

— Машина и сумочка? — нахмурившись, переспросила Клио. — Их потом нашли?

— Машину нашли следующим вечером на краткосрочной стоянке у аэропорта Гатуик. Но она так и не воспользовалась ни одной из своих кредитных карточек. Последние операции были произведены утром в день ее исчезновения — одна в «Бутсе» на семь фунтов пятьдесят пенсов, а другая в местном гараже «Теско» на шестнадцать фунтов сорок два пенса.

— Больше она ничего не взяла? Ни одежды, ни других вещей?

— Ничего.

— Как насчет камер слежения?

— Тогда здесь их было не так много. Единственная пленка, которую мы раздобыли, была снята во дворе гаража «Теско». Сэнди была одна и выглядела прекрасно. Старый кассир сказал, что запомнил ее, так как всегда запоминает хорошеньких женщин. Он немного поболтал с ней — по его словам, она не казалась озабоченной или расстроенной.

— Не думаю, что женщина может просто так бросить прежнюю жизнь и сжечь за собой все, — заметила Клио. — Если только… — Она не договорила.

— Если только? — подсказал Грейс.

— Если только не решила сбежать от мужа-тирана. — Клио улыбнулась и добавила: — Ты не производишь на меня такое впечатление.

— Думаю, ее родители в глубине души не сомневаются, что я похоронил ее под полом погреба.

— Серьезно?

Он допил виски.

— Очевидно, им кажется, что все прочие варианты исчерпаны.

— Они тебя обвиняли?

— Нет, они славные люди и не поступили бы так. Но я вижу это по их лицам. Иногда они приглашают меня на воскресный ленч, якобы для того, чтобы не терять связь, а в действительности, чтобы быть в курсе дела. Но мне нечего им рассказать, и я замечаю, как они смотрят на меня, словно спрашивают: «Сколько еще ты сможешь лгать нам о Сэнди?»

— Это ужасно. — Клио поежилась.

Грейс смотрел на сверкающие браслеты на ее запястье, думая, какой великолепный вкус она проявляет во всем.

— Сэнди была их единственным ребенком — ее исчезновение разрушило их жизнь. На работе я сталкивался с подобными ситуациями. Людям необходимо за что-то цепляться — сосредотачивать на чем-то свои эмоции. — Он снова затянулся сигаретой и стряхнул пепел в пепельницу, возле ярлыка с ценой. — Ну, довольно обо мне. Я хочу услышать о тебе. Расскажи мне о другой Клио Мори.

— О другой?

— О той, в которую ты перевоплощаешься, уходя из морга.

— Еще рановато, — улыбнулась она. — Я пока что не покончила с тобой.

Увидев, что Клио тоже допила свой бокал, Грейс подозвал официанта и заказал еще по одной порции.

— Прошу прощения, — сказал он, — но теперь твоя очередь отвечать на вопрос.

Клио скорчила гримасу, заставившую его усмехнуться.

— Я хочу знать, — продолжал Грейс, — почему самая красивая женщина в мире служит в морге, выполняя самую ужасную в мире работу.

— Я была медсестрой — у меня диплом Саутгемптонского университета, — но не слишком хорошей. Не знаю — возможно, мне не хватало терпения. Потом я проработала пару недель в морге местной больницы и обнаружила — просто почувствовала, — что это единственное место, где я могу что-то изменить. Ты когда-нибудь читал Чон-цзе?[19]

— Я всего лишь тупоголовый коп с брайтонских переулков и никогда не читаю мудреных книг. Кто он такой?

— Китайский даоистский философ.

— Ну конечно. Как глупо с моей стороны забыть.

Клио опустила пальцы в лед на дне бокала и брызнула в Грейса каплей воды.

— Не будь таким ужасным!

— Я вовсе не ужасный. Так что говорил этот Чон-цзе?

— Он сказал: «То, что гусеница называет концом света, мастер называет бабочкой».

— Значит, ты превращаешь трупы в бабочек?

— Пытаюсь.

Они последними покинули ресторан. Грейс так был поглощен разговором с Клио и так пьян, что не заметил, как предыдущие клиенты ушли полчаса назад и как официанты терпеливо ждут их ухода.

Клио потянулась к счету, но Грейс перехватил его.

— О'кей, — сказала она. — В следующий раз плачу я.

— Договорились, — отозвался он, бросая свою карточку и надеясь, что на ней еще остался какой-то кредит.

Через несколько минут они вышли на пронизывающий ветер. Грейс придержал дверцу такси для Клио и сел сам, с трудом преодолевая головокружение.

Он уже не помнил, сколько они выпили. Две бутылки вина, потом самбуку…

Грейс положил руку на спинку сиденья, и Клио придвинулась к нему.

— Было хорошо… — пробормотал он.

Ее губы прижались к его губам. Они были удивительно мягкие. Казалось, прошло всего несколько секунд, когда такси затормозило у дома Клио в фешенебельном районе Норт-Лейнс в центре города. Сквозь пары алкоголя Грейс разглядел дом, переделанный из старого промышленного здания. Кругом было полно рекламы.

Он попросил водителя подождать и вышел вместе с Клио к воротам. Их губы вновь соединились. Не вполне твердо стоя на ногах, Грейс прижимал ее к себе, гладил длинные шелковистые волосы, вдыхал аромат духов…

Он сел в такси, и не прошло и минуты, как раздался звонок мобильника.

Грейс долго возился с кнопками. Сообщение было от Клио и содержало только одну букву — «X».

Келли сидела молча — оранжевый свет уличных фонарей падал на ее лицо, когда Том вел «ауди» по лондонским улицам назад в Брайтон. Тихо работало радио, и он слышал песню Луи Армстронга «У нас есть все время в мире», которая всегда его волновала. Том прибавил громкость, стараясь не заснуть и оставаться трезвым. Часы показывали четверть второго.