– Черт, прошло слишком много времени. Как хорошо. Я совершенно…

– Бесполезен для меня? – Макс улыбнулся. – Тебе ничего не нужно делать. Я справлюсь. – Он уселся на меня, устроившись на бедрах, и стянул с себя футболку.

«Твою ж мать…»

В последний раз я развлекался с парнем в средней школе, еще подростком. Макс же был мужчиной, крепким и худощавым. В тусклом свете комнаты контуры его пресса рельефно вырисовывались на фоне теней. Безволосая грудь казалась чертовски совершенной. Я наслаждался этим зрелищем, потом перевел взгляд на округлые мышцы плеч, пробежался вниз по худощавым бицепсам и предплечьям. И почувствовал, что при виде него плоть моя затвердела еще сильнее, если такое вообще возможно. Тело мое внезапно напряглось.

Макс мгновенно это ощутил.

– Ты в порядке?

– Да, но… прошло столько времени.

– Знаю, – мягко проговорил он. – Я хочу, чтобы тебе было хорошо.

– Мне уже хорошо, – признался я, чувствуя, как колотится сердце. – Но, боже, Макс, не останавливайся.

Он кивнул, встал надо мной на четвереньки и склонил голову, чтобы меня поцеловать. Поначалу мягко, затем глубже, легким касанием языка исследуя все уголки моего рта. Я знал, что он делает. Топит меня в ощущениях, заставляя отбросить все мысли. И это сработало.

Он припал губами к моей шее, прикусил мочку уха.

– Я не стану торопиться, – жарко прошептал он мне на ухо.

Я не ответил, но он об этом и не просил. Он собирался показать, что я смогу справиться, без лишних слов и уговоров, и это понимание сожгло во мне все оставшиеся сомнения.

Он проложил по моей шее дорожку из поцелуев, и я втянул воздух сквозь зубы.

– Богом клянусь, Максимилиан, если ты не перестанешь маяться дурью и что-нибудь не сделаешь…

Он легонько рассмеялся, а затем – вот ублюдок – медленно приподнял мою футболку и скользнул языком по рельефным мышцам живота. Стиснув зубы, я уперся пятками в простыню. Часть меня все еще боролась с тем, насколько же хорошо мне было. Он все ниже спускался по моему телу, раздражающе медленно, и его губы оставляли за собой пламенеющий след. Он стянул с моих бедер штаны и трусы, освобождая член, твердый, словно сталь. Сердце бешено колотилось в груди, когда он в первый раз прикоснулся ко мне, неторопливо поглаживая, обхватил рукой.

– Боже, Сай, – то ли простонал, то ли прорычал он. – Ты чертовски прекрасен.

И он благоговейно провел языком от основания члена до самого кончика.

– Вот черт…

Он снова проделал то же самое. Потом чуть двинул рукой, сжимая и отпуская. И в тот миг, когда я думал, что сойду с ума, он целиком взял меня в рот. Казалось, только этого тепла мне и хотелось со времен Аляски. Нам твердили, что все это неправильно. И все же ничто в жизни не казалось мне настолько верным.

Пользуясь сразу и руками, и ртом, сжимая, посасывая, Макс подводил меня все ближе и ближе к самому настоящему забвению.

Я втянул воздух через нос. Вцепился рукой ему в волосы, сжав их в кулак.

– Макс, – процедил я сквозь зубы. – Я вот-вот кончу.

Я его предупредил, но Макс не обратил на мои слова внимания. Даже наоборот, они подстегнули его. И, словно бы точно подстроившись ко мне, он ясно понял, когда взять меня полностью, глубоко, настолько, что я почти коснулся его глотки. И в этот миг я кончил сильнее, чем когда-либо в жизни.

– Мать твою, – задыхаясь, пробормотал я, сотрясаемый бьющимся во мне оргазмом.

Макс снова оседлал мои бедра, вновь и вновь поглаживая мышцы на животе. На лице его сияла улыбка Чеширского кота.

– Тебе было хорошо? – спросил он. – Потому что ты заслужил нечто хорошее.

«Тебя, Макс. Ты и есть хорошее».

– Иди сюда, – прорычал я.

Он снова навис надо мной, и я грубо стянул его штаны, как раз настолько, чтобы добраться до твердой возбужденной плоти, которая в моей руке казалась просто огромной. Я поцеловал его, пробуя на языке остатки себя. И впился в его рот, словно чертов безумец, все быстрее и быстрее поглаживая его член.

– Сайлас… – прошептал он мне в губы. Мы целовались отчаянно и грубо, сплетаясь языками, прикусывая друг друга. – Я уже близко.

– На меня, – прошептал я, едва веря в то, что говорю. – Хочу, чтобы ты кончил на меня.

– Боже, Сай… – пробормотал он и вцепился в простыни по обе стороны от меня.

Я резко взметнул руку вверх и схватил его за волосы, удерживая в поцелуе, пока его пронзали волны оргазма. Он кончал горячими струями, что падали мне на грудь и живот.

Макс застонал. Я поглотил его стон, а затем разжал руку. Он рухнул рядом со мной. Мы лежали бок о бок в темноте, и в тишине ночи слышалось лишь наше учащенное дыхание.

Через несколько минут Макс заставил себя встать и пошел в ванную.

После оргазма я впал в какое-то оцепенение. Я услышал звук льющейся воды, а затем он вернулся с теплой салфеткой и вытер мне грудь и живот.

– Ты бойскаут.

Он сдержанно взглянул на меня.

– Не совсем.

Когда он закончил, то забрался в постель, прямо в мои объятия. Мы сплелись так, что трудно было сказать, кто кого держит.

– С тобой пока все хорошо? – спросил он.

– Нет, – пробормотал я с усталым смешком. – Я где-то далеко за пределами «хорошо».

Макс находился рядом, и поэтому холод не мог меня коснуться.

Макс

Я моргнул, просыпаясь. Серебристый свет приближающегося рассвета сочился сквозь окна незнакомой комнаты. Рядом со мной шевельнулся Сайлас, и воспоминания о прошлой ночи нахлынули на меня стремительным потоком. Каждый поцелуй, каждый стон; его вкус на языке, звуки, что он издавал, сотрясаемый оргазмом, жар и сила его тела…

Я почувствовал, что и мое тело тоже начало просыпаться, но я глубоко вдохнул, чтобы остудить разгоряченную кровь.

«Успокойся. Дай ему поспать».

Сайлас лежал на боку, повернувшись ко мне, прекрасное лицо казалось спокойным. Ни следа той боли, что терзала его, когда он рассказывал о жутком времени, проведенном на Аляске. Она его измотала, и сердце мое ныло вместе с ним.

«Потому что я влюбляюсь».

Во тьме ночи я отдал ему всего себя – сердце, тело и душу. И собственные обещания уберечься от боли разлетелись в клочья от жадных прикосновений и ненасытных поцелуев. Замолчали, сметенные неутолимой жаждой его тела и потребностью одинокого сердца быть с парнем. Только с Сайласом, ни с кем другим. Я поступил безрассудно, не думая о том, что может случиться в суровом утреннем свете.