Ромея. Константинополь. Собор Святой Софии. 8 (21) сентября 1917 года

Долгий, практически бесконечный путь вел меня сюда. Где и когда он начался? Там в Москве, когда я подписал план операции по завоеванию Проливов? Или в тот день, когда я по божественному недосмотру или по иной уважительной причине вдруг оказался там, в Гатчине, 27 февраля сего года? А быть может, там, в том далеком и недостижимом для меня будущем года 2015-го?

Отзвучали фанфары и песнопения, молитвы и здравицы. Я с трудом фиксирую свое внимание на чем-то конкретном, плывя по течению протокола, делая то, что делать должен. Интересно, почему и в прошлую коронацию у меня было такое же состояние? Хожу на коронацию, как на работу. Вон только сегодня у меня две встречи с короной. Вот, первую тащит уже какой-то бородатый мужик.

Константинопольский патриарх Герман V читает молитву и возлагает мне на чело корону Ромейской империи. Пусть и не такую тяжелую, как российская, но тоже не пушинка.

Звучат фанфары, и граф Бенкендорф возглашает:

– Божиею поспешествующею милостию, Михаил Десятый, император и самодержец Ромейской империи, царь Антиохийский, царь Пальмирский, царь Трабзонский, царь Никеи, царь Троады, царь Херсонеса Фракийского, великий князь Александреттский, государь Зазский и Курдский, покровитель Ассирийский и прочая, и прочая, и прочая!

Толпа в соборе ликует, но все только начинается.

Вот вновь волнительный момент – Маша величественно преклоняет свои колени на специальную подушку, и я, приняв от патриарха малую корону, аккуратно возлагаю ее Маше на ее прекрасную головку. Свита помогает закрепить корону в ее волосах, и я помогаю жене встать.

– Ее императорское величество государыня императрица Ромейской империи благословенная Мария Викторовна!

Вновь взрыв ликования.

Далее я, согласно протоколу, подписываю первоочередные высочайшие повеления, легализующие все территориальное деление, все структуры и все должности, которые по факту уже полным ходом работали, и, соответственно, заполняю первоочередные вакансии.

Оборачиваюсь в «зал» и, подняв руку, добиваюсь тишины.

– Дамы и господа! Верные мои подданные! Великая православная Ромейская империя воссоздана! Да здравствует Ромея!

Ликование превращается в рев, и мне приходится ждать несколько минут, прежде чем вновь удается взять толпу под контроль.

– Верные мои подданные! Иностранные гости! Дамы и господа! «Агни Парфене» – официальный гимн Ромейской империи!

Неожиданно для многих на возвышение выходит императрица Мария, все так же в короне, списанной с иконы, и в ошеломительном по красоте сине-багряном платье, отороченном прекрасной горностаевой мантией. Она преклоняет колено перед багряным ромейским флагом и целует его край. Целует икону Божьей Матери Цареградской.

Распрямившись, она устремляет взор свой на лик Богородицы.

В наступившей абсолютной тишине, под древними сводами Святой Софии начинает звучать ее звонкий и сильный голос:

Маша пела, и я с изумлением смотрел на ее лицо. Она просто жила этой молитвой, она пела ее так, что я, заскорузлый циник, не мог удержаться от переполнявшего меня благоговения, от какой-то благости, которая разлилась сейчас под сводами храма.

Вокруг зашуршали одеяния тысяч людей, опускающихся на колени. Я глянул на тестя и едва заметно кивнул, и мы с ним синхронно преклонили колено. А за нами и остальные монархи.

Допев до конца, Маша, не выходя из некоего благословенного транса, запела тот же гимн на греческом: