Морщусь.

– Нет, солнце, пусть каждый занимается своим делом. Они будут рисовать, а я буду делом заниматься. Двум богам служить нельзя.

– Не любишь ты их.

– Не люблю. Иной раз так и хочется взять такого рисовальщика шЫдевров за манишку и спросить его: «А скажи-ка мне, болезный, как художник художнику, ты рисовать-то умеешь?» И, самое прискорбное, я знаю ответ. И знаю, что они скажут полным оскорбленного пафоса голосом. Так что играйся с ними сама.

– Художники весьма ранимые люди с тонкой душевной организацией.

– Это да. Одного вот так не приняли в художественную академию, так он обиделся, обозлился и устроил заварушку с десятками миллионов погибших.

Маша настороженно взглянула на меня:

– Это ты про кого-то конкретно?

Качаю головой.

– Нет, радость моя. Пока это лишь смутные сны. Но мне они не нравятся.

Я не лукавил, когда говорил, что не говорю о ком-то конкретно. Мир изменился, и ситуация в нем тоже. Возможно, ситуация в Германии и не будет способствовать приходу Гитлера к власти, а может, будет способствовать появлению подобного фюрера где-то в другой стране. Может, того же Адольфа уже пришибло где-то на фронтах во Франции. Или не во Франции, поскольку немцы свои дивизии активно тасовали с направления на направление.

Или вот тот же Ленин в Мексике может наворотить любых дел. И Троцкий там где-то в Америке. Сталин, опять же, улетел, но не обещал вернуться. И это не считая прочих вождей рЫволюции! Так что где-то да вылезет…

Мы помолчали. Романтизм момента был безнадежно испорчен, и Маша, отложив книгу, набросила на себя халат.

– Может, пойдем пока на террасу?

Киваю.

– Пойдем.

Десяток ступеней, и мы уже поднялись на второй уровень крыши, откуда открывался прекрасный вид и на сам остров, и на море вокруг него.

Здесь ветер был свежее, и накинутый халат играл теперь не только декоративную роль. Что ж, конец сентября даже в Мраморном море это конец сентября. Стоит высунуть нос с разогретой солнцем крыши, как сразу почувствуешь бриз.

Глядя на стоящий на якоре русский крейсер, Маша поежилась.

– Ты уверен, что операция «Умка» и в самом деле понадобится?

Молчу. А что тут скажешь? Проговорено уже сто раз. Не дождавшись ответа, императрица тяжело вздыхает.

Кладу руку ей поверх ладони.

– Я не знаю, милая. И я этого очень не хочу. Но…

Маша смотрит вдаль и молчит. Уверен, что у нее сейчас перед глазами пик Христа на одноименном острове. И грандиозные строительные работы на островах Святого Семейства, где создавалось убежище Судного дня. Ей там предстоит прожить два года, радуя подданных и весь мир разве что регулярными публикациями своего «Дневника».

Решение было непростым, но я не видел другого выхода, кроме полной изоляции от внешнего мира Маши и возможного наследника на весь период пандемии «американки». Лишь я периодически смогу навещать свою семью, живущую на бывших Принцевых островах, проходя строгий карантин при каждом своем возвращении. Изолироваться же самому на два года, как это сделают некоторые другие монархи, я не могу себе позволить. Слишком огромная у меня империя, слишком часто нужен хозяйский взгляд и хозяйский спрос. А в наших условиях продолжительное отсутствие в «лавке» приведет к тому, что торговать лицом в этой «лавке» будет уже кто-то другой.

Бизнес есть бизнес.

Желая как-то вывести Машу из мрачного состояния, интересуюсь текущими делами:

– Чем сегодня занималась?

– Да особо ничем. Полдня вели переговоры с Красным Крестом о созыве в Стокгольме международной медицинской конференции по выработке совместных мер по борьбе с эпидемиями и принятию единого карантинного протокола на случай вспышки массовых эпидемий в ходе Великой войны или после нее.

– И как?

Императрица скривилась, словно от зубной боли.

– Понимание есть, но ты же понимаешь сложность согласования персонального состава участников от воюющих друг против друга стран. Опять же вопрос обмена пленными и другие темы, с этим связанные. Но прогресс, да, некоторый есть, тем более он укладывается в общие тенденции к началу консультаций о мире.

Киваю.

– Да, думаю, Свербеев будет сегодня тоже об этом говорить.

То, что мы сбежали из Константинополя, совершенно не означает, что интриги-консультации прекратились. Отнюдь! То, что большинство монархов покинуло столицу Ромеи, означало лишь то, что переговоры перешли на уровень экспертов и стали более обширными и глубокими. Так что Царьград ныне был центром европейской и мировой закулисной дипломатии. Со всеми вытекающими.

А Свербеев отправляется по европейским столицам все эти темы провентилировать и пройтись напильником в спорных местах. Впереди нас ждет Ялта. И вояж…

Взглянув на часы, замечаю:

– Если ты с нами, то самое время начать одеваться.

– Да, пойдем. Вечером поужинаем на террасе?

– Конечно.

Мы спустились по лестнице в свои покои и, пока Маша, кликнув Иволгину, одевалась к совещанию, я сидел в кресле и развлекал ее разговорами.

– Светлейший князь Илионский и вся их гоп-компания прибыли в Звездный лицей. Георгий прислал телеграмму. Живы, здоровы и счастливы. Уже с кем-то толпой подрались.

Маша рассмеялась, выглянув из-за ширмы.

– Сын наш, конечно же, не мог не отметить свой новый титул!

– Ну да, это само собой. По-пацански. Это как в армии обмыть новый чин.

Вообще, первые дни после коронации мы только тем и занимались, что чествовали героев, раздавали корзинками ордена, чины и титулы, благо учреждение новой империи и, если угодно, возрождение старой открывало довольно широкий простор для раздачи подобных плюшек.

Так Гурко, Лукомский, Брусилов, Юденич, Каледин получили графские титулы, Баратов баронский, а граф Слащев обзавелся почетной приставкой к фамилии – граф Слащев-Босфорский, за вскрытие системы береговых батарей и подавление османских фортов, что и предрешило молниеносный захват Царьграда. Подполковник Галанчикова стала баронессой. Ну, и так далее. Там целый список пожалований и награждений.

И, конечно же, своего сына я не обделил, пожаловав ему блестящий дворянский титул Ромейской империи. Как-никак – императорская кровиночка! Так что он теперь не только граф Брасов, но и светлейший князь Илионский.

Наконец, все приготовления были завершены, и благословенная императрица явилась мне и миру в образе одетого согласно уставу изящного генерала спасения. Точнее, разумеется, в летнюю форму одежды означенного генерала – длинную серую юбку, серую же блузку с длинным же рукавом да не менее серую пилотку. Ничего лишнего. Лишь золотые погоны и пуговицы сверкали на всем этом сером и скромном великолепии.