Через несколько ор серый жеребец, сменивший погибшего иноходца, стал спотыкаться от усталости, и юноша пересел на вороного Никола. Лошади имели право на усталость, он – нет. Он должен был появляться везде: и у похожего на оскаленный собачий череп холма, где распоряжался неторопливый и основательный Шада, и в узком проходе, защищаемом Сезаром, и в центре, где было тяжелее всего и где бились остальные «волчата», доказавшие на деле, что они достойны данного им в Мунте прозвища.

Луи, тот даже в бою не мог не шутить, и, когда лязг и грохот битвы немного стихал, можно было услышать, как внук Обена Трюэля поминает жабий хвост, передает через своих противников привет «Святому духу», сожалеет о том, что Паук по скупости вместо десятка львов нанял полчище зайцев, спрашивает у напирающих лумэновцев, какая, по их мнению, может быть ора и почему Дыня не пользуется услугами брадо-брея. Рядом с братом, прикрывая его, дрался Ювер, как всегда тихий и спокойный, он всякий раз делал именно то, что нужно. Сандер заметил, как младший Трюэль спас от, казалось бы, неизбежной смерти Этьена, ловко метнув в оказавшегося у того за спиной «оленя» свою секиру. На какой-то миг Ювер остался безоружным, затем подхватил меч убитого врага.

Этьен Ландей даже не понял, что был на волосок от смерти. Перед боем он умудрился повязать себе на рукав расшитый шелками бледно-зеленый шарф некоей оргондской дамы, вскоре превратившийся в грязную тряпку, к тому же изрядно мешавшую. Бившийся рядом Никола, воспользовавшись мгновенной передышкой, без всякой жалости поймал залог любви и рубанул по нему мечом, избавив приятеля от помехи. Одуэн Гартаж, потерявший копье, непонятным образом разжился чем-то напоминающим оглоблю, с которой обращался весьма умело, оглушая и людей и лошадей, а стоящие за ним кузены Кресси довершали дело мечами. Поль Матей пропустил удар какого-то рыцаря, но тот пришелся по гребню шлема и, судя по всему, не причинил Матею особого вреда. Поль не стал отвечать ударом на удар, а бросился вперед и обхватил врага руками, явно желая выбросить того от седла, и выбросил бы, но подвела лопнувшая подпруга. Оба рыцаря грохнулись на дорогу, к ним кинулись несколько лумэновцев и кто-то из Кресси, но чем все закончилось, Сандер не видел, так как на него навалилось сразу несколько «медвежат» Ле Манси. Справившись с ними, Александр бросился к Шаде, затем к Сезару, где начиналась нешуточная заваруха с участием отборной тысячи из Фло.

В этот день Александр не раз возблагодарил атэвских оружейников, сработавших его доспехи и знаменитый меч. Он все же пропустил несколько ударов, особенно сильно ему досталось, когда он вытаскивал из боя оглушенного Этьена, но латы выдержали удар, а второго не последовало – Ювер Трюэль снова оказался в нужное время в нужном месте.

Передав Ландея людям Шады, Тагэре вернулся в бой, думая лишь о том, как заставить протестующее тело повиноваться. Хотелось все бросить, сорвать с головы раскаленный шлем и упасть ничком прямо в дорожную пыль, но он позволил себе лишь отбросить щит и перехватить потяжелевший меч обеими руками. Время остановилось, или, вернее, пошло по кругу. Враг в изодранной красной тунике, обмен ударами, новый воин в красном, и так до бесконечности. Когда хрипло и устало зазвучали трубящие отбой рога, Сандер не сразу понял, что на сегодня все. Бой был закончен. День тоже. Александр Тагэре поднял забрало, подставив лицо слабенькому ветру. Проклятый, как же он устал, но они выстояли...

Завтра все начнется сначала, а может быть, и послезавтра. Напряжение спало, и ноющая, тупая боль окончательно взяла свое. Увы, это была не только усталость. Похоже, ему здорово досталось, а он в горячке боя и не понял. Сандер, насколько позволял меркнущий свет и ноющее плечо, осмотрелся, с каким-то равнодушием подсчитывая вмятины на залитых кровью доспехах. Скольких он сегодня убил? Он и его люди... Не об этом надо думать, надо понять, сколько их осталось на ногах и смогут ли они снова напялить это проклятое железо и встать под безжалостными солнечными лучами у прохода.

Утром все начнется сначала. Неужели он видел Дени? Нет, не может быть... Как все же ломит плечо. Любопытно, Этьен и после этого станет писать в своих виршах об «упоении боя» и «возлюбленной войне»? Хватит! Нужно снять наконец эти чертовы латы и хоть немного отдохнуть.

Люди Рауля тоже устали, будем надеяться, ночь будет спокойной. Но Король Королей – это Король Королей. От него можно ждать всего. Надо предупредить Шаду... Если они пойдут, лучше всего отойти к похожему на собачий череп холму и поджечь сухие камыши...

2885 год от В.И.

Утро 22-го дня месяца Агнца.

Мирия. Гвайларда

Наследник мирийской короны ничего не имел против бабочек, ценя в «летающих цветах» в основном то, что они не жужжат и не кусаются. Слюнявых сонетов в их честь Рито Кэрна, разумеется, не сочинял, но и ненависти не испытывал, однако влетевший в его комнату в следующую после Санданги ночь мотылек вызвал у юноши непередаваемое отвращение. Большой, с бледными полупрозрачными крыльями и мясистым брюшком, ночной гость не устремился к непогашенной свече, подобно своим крылатым собратьям, а проявил странный интерес к самому Рито. Собственно говоря, тот и проснулся оттого, что надоедливое насекомое задело лицо. А может, все дело было в том, что юноше снилось что-то очень неприятное. Рито с раннего детства умудрялся просыпаться, если сон становился плохим, а большая бледная ночница, которую он увидел, открыв глаза, сначала показалась ему продолжением кошмара. Вставать и выгонять ночницу было лень, но засыпать в присутствии летучей дряни отчего-то не хотелось. Вот бы она упала в огонь и сгорела, как порядочная бабочка...

Взгляд юноши невольно притягивал кружащий над ним бледный комочек. Странно, похоже, мотылек чувствовал взгляд не хуже таракана. Ночной летун расширил круги, стараясь не подлетать очень уж близко, но Рафаэля это все равно не устраивало. Пусть проваливает куда подальше, хватило ума залететь, пускай сам и выбирается... Хотя как это, хотелось бы знать, он сюда влетел? Окна-то закрыты и даже занавешены. Вот ведь пакость! А может, он вывелся прямо в комнате? Нет, такой моли не бывает, да и лаванды везде насыпано немерено, Кончита постаралась. Хорошо бы тварь все-таки сгорела! Рафаэль с ненавистью взглянул на незваную гостью, и та немного подалась в сторону свечи. Любопытно... Его взгляд словно бы толкает эту мерзость, ей явно не хочется, но она летит в огонь.

Маркиз Гаэтано приподнялся на локте, не отрывая глаз от неприятной бабочки, та медленно, но верно перемещалась к свече, хоть бы та не погасла раньше времени, вот будет обидно! Но огонь не гас, наоборот, он словно бы окреп и набрался сил. Бабочка была уже совсем рядом, она отчаянно работала крылышками, на мгновенье даже показалось, что она вырвется, но пламя внезапно метнулось к ней длинным алым языком, схватив ночницу, как жаба хватает комара или муху. Рито с облегчением откинулся на подушки. Ему никогда не приходило в голову отрывать мухам крылья, разорять гнезда или давить лягушек, но бледную бабочку он прикончил с наслаждением...

Проклятый, но как же он устал! Хотя чего удивляться, он же прошлую ночь не ложился, да и денек выдался ничего себе. Несколько ор байлы, не считая прогулки с Даро. Та небось тоже спит без задних ног, ну да он ее все равно выдернет на прогулку, сидеть в седле легче, чем танцевать. Малявка хлебнула свободы, и он не позволит упрятать ее в монастырский склеп на радость этой подлой Дафне, сгореть бы ей, как давешней бабочке... Рафаэль усмехнулся от пришедшего в голову дурацкого сравнения. Расходившееся воображение услужливо нарисовало толстую циалианку, старательно работающую белесыми крылышками, и Рито расхохотался в голос. Спать расхотелось окончательно, он вскочил и распахнул тяжелые занавески. Ночь кончалась, тянуло морской свежестью и запахом влажных от росы цветов. Проклятый побери, он не пропустит такое утро и Даро не даст! Он вскочил и торопливо натянул алую рубашку байланте. Санданга кончилось, но радость продолжается!