с собой один из тех столовых ножей, которые ты так сочно описывал. То есть, с круглой ручкой, покрытой выпуклыми растительными узорами по всей длине, и диаметром почти в два сантиметра. Да, ты не девушка, а мужчина, но мы ведь найдем, куда ее засунуть, верно? И да, я не забыла о том, что перед использованием эту самую ручку обязательно надо как следует раскалить…

Эти объяснения добавили к рассказу Валерии недостающие краски и напрочь отключили у меня жалкие остатки благоразумия. Поэтому я позволил себе вмешаться в разговор:

— Найдем. Раскалим. И засунем.

Судя по тому, что завыли оба клиента, получилось более чем убедительно. А Рыжова, восприняв это, как должное, продолжила дополнять картинку в моем сознании новыми штрихами:

— Кстати, вы что-то говорили о депиляции огнем, помнишь? И очень расстраивались из-за того, что мне депилировать нечего. Зато у тебя, как я погляжу, совсем другая картина. И я, пожалуй, доставлю тебе твое же любимое удовольствие. Но после того, как закончу с грудными мышцами, сосками и массажем внутренних органов…

…Леры хватило почти на полчаса, но за это время она сломала обоих клиентов, превратившись в их глазах в символ абсолютной жестокости. Да, последние минуты общения с ними девушка держалась на одной ненависти, но когда я почувствовал, что она вплотную подошла к грани, за которую лучше не перешагивать, и предложил заканчивать, то получил ответ, заставивший ее зауважать еще сильнее:

— В принципе, я удовлетворена. Но уходить, зная, что ты еще веселишься, выше моих сил. Так что ты задавай вопросы, а я понаслаждаюсь процессом со стороны. И, если что, присоединюсь.

Не знаю, как ей удалось сыграть болезненное желание продолжать, густо замешанное на самом настоящем сладострастии, но получилось настолько правдоподобно, что крепыш со сломанной ногой выдал все подробности полученного заказа буквально за пару минут. Причем, даже закончив рассказ, изо всех сил старался вспомнить хоть какие-нибудь мелочь, чтобы, не дай бог, не вызвать наше неудовольствие!

Я помнил, как тяжело дался мой первый раз, и не забыл, что тому «экстремальному потрошению» предшествовали месяцы психологической накачки, которых у Леры не могло быть по определению. Поэтому тщательно вытер платком мультитул и моток скотча, вернул их на то же место, с которого брал, и повел Рыжову к выходу. А когда оказался в коридоре, поймал взгляд Настены и дождался короткого подтверждающего кивка, выбросил из головы все сомнения и обратился к Сане с Анатолием:

— Мальчики в кондиции. Можете допрашивать. Но если для отчета вам обязательно требуется видеоматериал, то рекомендую заменить имеющиеся микрокамеры скрытого ношения — боюсь, что они у вас сдохли.

Мужики задергались, проверили те, до которых было проще всего дотянуться, и возмутились. На что получили вполне логичный ответ:

— Мы с Лерой были в своем праве. Но любая информация — это палка о двух концах. И я бы очень не хотел, чтобы эту когда-нибудь использовали нам во вред.

— Как я понимаю, записи с камер спортзала тоже погибли смертью храбрых? — после недолгой паузы спросил старший.

Я развел руками:

— Если что-то делать, то хорошо. Или не делать вообще…

…Сразу после возвращения в номер Джинг утащила Рыжову в спальню и начала готовить к не очень приятной ночи. Дина, Эрика и Таня, конечно же, рванули следом. А мы с Настеной остались в гостиной — завалились на диван, закрыли глаза и, вроде бы, даже слегка расслабились. К сожалению, совсем ненадолго — не прошло и четверти часа, как к нам примчалась Голикова, заявила, что у Леры начинается откат, и она просит меня подойти.

Я сорвался с места прямо из лежачего положения, быстрым шагом дошел до соседней комнаты и через считанные секунды опустился на край кровати. Рыжова выглядела заметно хуже — на ее лице появились бисеринки пота, губы пересохли, а тело била нервная дрожь. Тем не менее, мямлить не стала: поинтересовалась, не отвлекла ли от чего-нибудь серьезного, получила отрицательный ответ и попросила пообщаться с ней тет-а-тет.

Девчонки испарились, даже не дослушав. Все, включая Линь. А я покосился на грудную клетку Валерии, прикрытую мудреной конструкцией из простыни, лыжных палок и скотча, сообразил, для чего собрана эта хрень, затем проследил взглядом за прозрачной трубочкой, соединяющей вену с капельницей, принюхался к запаху каких-то трав и промолчал. Решив дать девушке собраться с мыслями.

Она заговорила почти через минуту, нервно облизав губки и смяв пальцами правой руки простыню:

— Там, в душевой, ты вел себя так уверенно, как будто делал подобное не раз и не два. И сейчас спокоен, как слон, хотя, по логике, должен чувствовать себя не в своей тарелке. Я не собираюсь лезть в твое прошлое и задавать тупые вопросы — мне надо понять, как ты живешь с такими воспоминаниями, и попробовать по той же методике справиться со своими.

Я тяжело вздохнул, открыл рот и… понял, что поторопился:

— Только… ты не мог бы лечь на вторую половину кровати и дать мне руку? А то я чувствую себя перетянутой струной и боюсь лопнуть!

Обошел, лег, накрыл ее пальцы своими и легонечко сжал. А когда Лера закрыла глаза, негромко заговорил:

— Теоретически все довольно просто. На мой взгляд, наше окружение делится на два типа — людей и нелюдей. С первыми я руководствуюсь правилом «Относись к другим так, как ты бы хотел, чтобы относились к тебе», а со вторыми — так называемым «талионом», категорией юриспруденции и морали, так же известной, как симметричное возмездие. Кстати, одну из самых древних вариантов его формулировок ты наверняка слышала: «Око за око, зуб за зуб». На практике заставить себя не видеть в человеке человека бывает довольно сложно, ведь зрение, осязание и слух утверждают, что нелюди точно такие же, как ты.

— Так и есть… — еле слышно выдохнула Лера.

— Мне в свое время предложили закрыть глаза и представить себя зеркалом. Большим, идеально чистым и только отражающим все, что оказывается перед ним. Потом представить тех, кто по-настоящему дорог, и мысленно вернуть им то тепло, которое они уже подарили. А потом добавить свое. Чтобы им стало еще приятнее…

— Ты хочешь сказать, что зла во мне нет, так как я просто вернула то, которое было в этих уродах?

— Именно.

— Но ведь я наслаждалась их болью и страхом!!!

— Возьми мою руку, воткни ногти в кожу, как следует надави, прислушайся к своим ощущениям и скажи, тебе нравится чувствовать мою боль?

— Не понравится — я это знаю и без подобных экспериментов!

— Вывод напрашивается сам собой: ты зеркалила не только действия, но и эмоции!

Девушка покрутила в голове этот тезис и расстроено вздохнула:

— Звучит, конечно, красиво и логично. А еще обеляет меня до нимба и ангельских крылышек. Но…

— Ле-е-ер?

— Ау?

— Представь вереницу людей, которая прошла через руки этой парочки, и всю ту боль, которую они испытали. Потом загляни в тот вариант будущего, в котором на пути тварей, наслаждающихся чужими мучениями, не встали ты и я. И скажи, это наказание стало добром или злом?

— Добром. Без вариантов. Но во мне что-то изменилось…

Я грустно усмехнулся:

— Так и есть — ты приняла одно из самых сложных решений в своей жизни. И, тем самым, перешла из категории «амеба, плывущая по течению» в ряды тех, кто не просто способен, но и уже совершил настоящий Поступок.

— Ты считаешь этот поступок достойным? — недоверчиво переспросила она.

— Да. Более того, теперь уважаю тебя намного сильнее, ибо прекрасно знаю, чего стоит подобный шаг, видел, как ты держалась, и непоколебимо уверен, что на тебя можно положиться даже в экстремальных ситуациях.

Рыжова закусила губу, накрыла ладонью мое предплечье, легонечко сжала пальцы и затаила дыхание. А секунд через десять криво усмехнулась:

— Я откуда-то знаю, что ты не врешь и не преувеличиваешь, вроде как, чувствую тепло души, но поверить никак не получается…

— А разве мы куда-то торопимся? — мягко улыбнулся я. — Ты перешла из категории «подруга нашей подруги» в категорию «своя», значит, Джинг не выпустит тебя из цепких ручек до тех пор, пока не поставит на ноги. Она живет со мной и Настей, следовательно, как минимум до отлета ты будешь спать на этой кровати и, волей-неволей, общаться с нашей компанией, которая предпочитает тусоваться именно тут. Вывод опять лежит на поверхности: ты получишь море возможностей увидеть нас в естественной среде обитания, оценить отношение к себе-любимой, и обрести ту самую веру, которой сейчас катастрофически не хватает.

— Танька с Эрикой были правы… — после недолгого молчания заявила она. — С тобой спокойно, как в танке, все проблемы вдребезги разбиваются о броню, а серое настоящее обретает