– О чем ты болтаешь, черный дьявол? – грубо спросил я. – Гримм? Что ты знаешь о нем?

– Я встретил его в лесу, после того как он убил Джима Тайка. Услышал выстрел и пришел с факелом посмотреть. Думал, кто-то меня ищет. А встретил мисту Гримма.

– Так это тебя я видел с факелом, – пробормотал я.

– Миста Гримм умный. Говорит: помоги мне убить кое-кого, и я помогу тебе убежать. Потом взял бомбу и кинул в дом. Та бомба не убивает людей, а парализует. Я следил за тропой и стукнул тебя, когда ты пришел обратно. Тот человек, Эшли, не совсем парализовался, так миста Гримм взял и выкусил ему горло, прямо как Джиму Тайку.

– В каком смысле, выкусил ему горло? – спросил я.

– Миста Гримм не человек. Он стоит как человек и говорит как человек, но частью он волк или пес.

– Хочешь сказать, он оборотень? – переспросил я, чувствуя, как шевелятся волосы у меня на голове. Брэкстон ухмыльнулся.

– Даа, точно. Такой, как в старой земле. – Затем его настроение изменилось: – Долго уже болтаем, хватит. Теперь я вышибу тебе мозги.

Растянув толстые губы в безрадостной ухмылке душегуба, Брэкстон прищурился, целясь в меня из револьвера в правой руке. Все мое тело напряглось, в то время как разум отчаянно пытался придумать какую-нибудь хитрость, которая позволила бы мне спастись. Мои ноги были свободны, но руки сковывали наручники, и, попытайся я шевельнуться, раскаленный свинец тут же расколол бы мне череп. В отчаянии я нырнул в бездны негритянского фольклора, откуда извлек неопределенное, почти забытое поверье.

– Эти наручники раньше были у Джо Сорли? – спросил я.

– Ага, – он ухмылялся, по-прежнему глядя вдоль прицела. – Я забрал их и его пушку после того, как пробил ему голову прутом решетки с окна. Я так думаю, они ему больше не нужны.

– Значит, если ты убьешь меня сейчас, ты будешь навеки проклят! – сказал я. – Ты же знаешь, что если убить человека, на котором есть крест, его призрак будет преследовать тебя до конца твоих дней?

Он резко опустил оружие, ухмылка на его лице сменилась оскалом.

– Что ты говоришь, белый человек?

– Чистую правду. На одном из браслетов этих наручников нацарапан крест. Я сам видел его сотню раз. Так что давай, застрели меня – и я вернусь, чтобы гнать тебя до самого ада!

– На какой руке? – прорычал он, угрожающе поднимая рукоять револьвера.

– Посмотри сам! – огрызнулся я. – Так что, почему ты не стреляешь? Надеюсь, что ты хорошенько выспался? Уж я-то позабочусь о том, чтобы тебе никогда больше не пришлось поспать спокойно. По ночам среди деревьев ты будешь видеть мое лицо и слышать мой голос в ветре, стонущем среди кипарисовых ветвей. Закрыв глаза в темноте, ты будешь чувствовать на горле мои руки.

– Заткнись! – взревел он, размахивая оружием. Его черная кожа приняла пепельный оттенок.

– Заставь меня, если осмелишься! – Я с трудом сел и тут же с проклятием рухнул обратно. – Черт бы тебя побрал, ты сломал мне ногу!

При этих словах пепельный налет исчез с его черной кожи, а в красноватых глазах загорелся огонек.

– Так значит, у тебя нога поломана! – Он обнажил блестящие клыки в зверином оскале. – Упал-то ты знатно, а потом я хорошо так тебя протащил.

Положив оба револьвера на землю так, чтобы я не мог до них дотянуться, он поднялся, вытаскивая ключ из кармана штанов. Его самоуверенность была вполне оправдана: его пленник безоружен и беспомощен из-за сломанной ноги. В оковах не было необходимости. Склонившись надо мной, Брэкстон повернул ключ в замке старомодных наручников и сдернул их. И тут же, как две атакующие змеи, мои руки бросились к его глотке, сомкнулись в яростном захвате и утянули его на землю.

Я давно гадал, чем бы обернулась драка между мной и Топом Брэкстоном, но едва ли прилично устраивать драки с чернокожими. Теперь же меня наполняло яростное счастье, мрачное удовлетворение от того, что наконец-то этот вопрос решится раз и навсегда: наградой победителю станет жизнь, а проигравший погибнет.

Как только я схватился с ним, Брэкстон осознал, что я не был ранен и хитростью заставил его меня освободить, и моментально превратился в кровожадный ураган, который порвал бы на части любого другого человека. Мы покатились по ковру сосновых игл, дубася друг друга кулаками и раздирая ногтями.

Будь мой рассказ элегантной небылицей, я бы придумал что-нибудь о том, как сумел победить Топа Брэкстона с помощью превосходящего ума, боксерских навыков и научных знаний, сочетание которых оказалось могущественнее его грубой силы. Но в этой хронике я вынужден придерживаться фактов. Ум мало что решал в этом сражении. Он помог бы мне не более, чем в драке с настоящей гориллой. Что до бойцовских навыков, Топ был способен порвать на куски любого боксера или борца. Человеческая наука сама по себе не могла бы противостоять ослепительной скорости, тигриной ярости и дробящей кости силе, заключенных в ужасающих мускулах Топа Брэкстона.

В ярости он еще более походил на дикое животное, и я ни в чем ему не уступал. Наша с Топом Брэкстоном драка была такой же, как всякая драка здесь, в речном регионе – как драка двух дикарей или самцов обезьяны: безыскусное противостояние грубой силы напряженных мышц, железного кулака, ударяющего о твердый череп, колена, врезающегося в промежность, зубов, рвущих жилистую плоть. Мы оба позабыли о лежавших на земле револьверах, хотя перекатились по ним, должно быть, раз десять. У каждого было только одно желание, единственное слепое стремление: прикончить противника голыми руками, рвать, калечить и топтать до тех пор, пока он не превратится в бесформенную кучу окровавленной плоти и раздробленных костей.

Не знаю, как долго мы дрались – время растянулось в подернутую кровавой пеленой вечность. Пальцы Брэкстона были как железные когти, способные разрывать плоть и повреждать кости под ней. От ударов о твердую землю у меня кружилась голова, боль в боку говорила о том, что по меньшей мере одно ребро было сломано. Все мое тело наполнилось болью и жжением вывернутых суставов и растянутых связок, одежда превратилась в лохмотья, пропитанные кровью из раны на голове, оставшейся на месте начисто оторванного уха. Но, даже получая ужасающие удары, я тоже не оставался в долгу.

Во время нашей борьбы упавший на землю факел был отброшен в сторону, но все еще тлел, освещая сцену первобытного поединка. Мрачноватый мерцающий свет пламени не был таким алым, как жажда убийства, заслонявшая мой мутнеющий взгляд. В красной пелене я видел белые зубы, оскаленные в гримасе мучительного напряжения, и белки глаз, глядевших с кровавой маски лица. Под моими ударами физиономия Брэкстона потеряла всякое человеческое подобие, вся его черная шкура от макушки до пояса была исполосована алым. Мы оба обливались потом, по которому скользили пальцы. Наполовину высвободившись из захвата, я собрал всю мощь своего тела в одном ударе и врезал противнику в челюсть кулаком, точно кувалдой. Хрустнула кость, раздался невольный стон, плеснула кровь – и сломанная челюсть обвисла. Безвольные губы покрылись кровавой пеной. В первый раз пальцы негра ослабели, и я почувствовал, как подалась и обмякла навалившаяся на меня черная туша. И с животным всхлипом удовлетворенной свирепости я, наконец, отыскал его горло.