Так мы лежали какое-то время. Я следил, как туманными облачками восходило наше дыхание, любуясь, как легкий утренний ветерок гнал пар ее дыхания вдогонку за моим.

«Мне надо сделать признание», – выговорил я. Губы у меня онемели, и слова прозвучали так, будто у меня каша во рту.

Долгое молчание.

«Ладно, – выдавил я. – Спасибо. Подумаю».

Вновь лежали в молчании. Может, секунду-две. Может, три.

Потом она сказала: «Вы честно думаете, что я этого не знала?»

Возможно, в тот момент я уже знал, что проведу свою жизнь с нею. Или, возможно, что я лишь знал, что хочу этого.

Чего я точно не знал, так это того, что время, дарованное мне пробыть с нею, и в малой степени не растянется на всю мою жизнь.

Я встал и поехал дальше.

И тогда, и сейчас.

Только сейчас я поехал один.

У стойки регистрации «Сторожки» Большого каньона я был около половины десятого вечером в субботу.

За стойкой сидела очень молодая женщина. Очень молодая. На вид лет двенадцати.

– Я тот самый, кто трижды звонил вам с дороги, – представился я.

– Я так и поняла, – произнесла она. – Так вот у меня какие новости. Хорошие новости и плохие. Хорошая новость: мы получили один отказ от бронирования. И по-настоящему хорошая для вас новость: мы связались со всеми пятью стоящими следом в списке ожидающих, и всего один до сих пор не отказался. Остальные отправились дальше. Вот, такова хорошая новость. Теперь вы вдруг оказались первым в списке на случай отказа.

– А плохая новость та, что больше отказов нет.

– В настоящее время – нет.

– И, наверное, кемпинг для автотуристов полон.

– Уверена, что у них список ожидающих еще длиннее нашего, – сказала юная на вид регистраторша.

– Хорошо, спасибо. Я ведь давал вам номер своего мобильного, верно?

– Три раза. Обещаю вам на все сто: если у нас что-то будет, вы узнаете об этом первым.

– Благодарю.

Не могу точно сказать, почему по дороге сюда я ожидал чуда. Почти чувствовал: чудо на подходе. Но, возможно, оказаться первым номером в списке ожидания (в единственном месте приюта на Северной стене посреди лета!) – вполне достаточное чудо.

Во всяком случае, с этим сейчас приходилось мириться. Это все, что мне оставалось.

Я почти убедил себя, что уже слишком поздно, чтобы выбираться на солнечное крыльцо. Почему, сказать не могу. Потому, что уже темно? Да-а. Может быть. Кому захочется сидеть там в кромешной тьме, не видя никакого каньона?

Но потом я вышел из гостиницы в веявший прохладой поздний вечер и поднял голову, любуясь громадным ярким серпом убывающей луны.

Кому бы не захотелось посидеть там, на краю, любуясь каньоном в лунном свете?

Только, может быть, дворик закрывают с наступлением темноты.

Но опять же: может, и нет. Наверное, нет. Чем могла бы администрация гостиницы оправдать разгон людей с открытого дворика через полчаса или час после того, как каньон на закате солнца преображался в каньон при лунном свете?

Нет, он должен быть доступен всю ночь.

Отбросив сомнения, я обошел «Сторожку» кругом, направляясь к обрыву. Единственное оправдание, какое я оставил, было подлинным. Истинная правда.

От этого будет больно.

Начать с того, что несколько лет назад мы с Лорри задумали приехать сюда, в эту «Сторожку», на это солнечное крыльцо, отметить пятую годовщину дня нашей встречи. Но это к тому же была и годовщина нашей свадьбы, поскольку мы два года спустя поженились специально в тот же день, а Майра неожиданно подарила нам билеты на круиз. Потом, годом позже, Лорри никак не могла надолго бросить свое учительство, так что по причинам, которых я уже не помню, мы решили отложить приезд сюда на десятую годовщину, которая была бы еще и восьмой годовщиной нашей свадьбы.

Этому предстояло свершиться в октябре этого года. Собирались все проделать вместе. То самое, что я собрался осуществить сейчас. Ступить на солнечное крыльцо «Сторожки Северной стены». Мы собирались сделать это. Вместе. Меньше трех месяцев назад. Таков был план.

Я даже места в «Сторожке» забронировал, от которых так и не подумал отказаться.

И, само собой, пока мы строили эти планы, никому из нас и в голову не могло прийти, что кто-то из нас двоих до того времени не доживет. Полагаю, мне не стоило бы говорить за Лорри. Только, если у нее и были хоть какие-то предчувствия того, что суждено было, она ими со мной не делилась. Полагаю, таким вообще не очень-то делишься.

Я стоял на траве пригорка прямо над солнечным крыльцом и вглядывался в открывавшуюся при лунном свете картину. И на каньон смотрел, и на сам дворик. Многие из кресел двойные, похожие на диванчики для влюбленных парочек. И все любовавшиеся звездами сидели парами.

В одиночку никто не любовался.

Виды не было.

Имелось свободное кресло на одного, но я в него не сел. Не мог. Не мог заставить себя пойти туда.

Опустился в траве на корточки, охваченный внезапным страхом. Может быть, я разминулся с Видой. Может быть, она уже приходила и ушла. Или, скорее всего, я идиот и она вообще не направлялась в эту сторону.

Я поднялся и пошел обратно к автомобилю, который специально поставил в дальний конец стоянки, где поменьше приезжающих и отъезжающих машин. Свернулся калачиком на заднем сиденье, чтобы как можно лучше выспаться за ночь.

Виктор, Джекс и я застряли в по-настоящему длинной очереди машин с желающими попасть в заповедник. Тут надо было остановиться у таких маленьких строений размером с будку для сбора платы за проезд, вот и вытянулся приличный хвост из автомобилей.

Становилось уже тепло, и мы опустили все стекла в окнах. Повезло еще, что мы приехали, проведя не один день в пустыне, так что, каким бы теплом ни встретил нас Большой каньон, нам теперь было все нипочем.

Одна машина проехала, мы малость продвинулись вперед, и я услышала, как Виктор глубоко-глубоко втянул в себя воздух.