— Думаю, могу помочь — у меня в комнате есть одежда младшего сына. Сегодня принесли от прачки. Мейс ростом с госпожу Камиллу. Я дам его куртку и брюки, если позволите.

— Весьма обяжете, Пикерн. Прошу, поторопитесь.

Десять минут ждали в напряженном молчании, пока Пикерн ходил в свою комнату. Господин Дрейкорн сорвал с головы котелок, рухнул в кресло, вытянул длинные ноги и насупился. Наконец, дворецкий вернулся. В руках у него был тюк с одеждой.

Хозяин велел отправиться наверх в его спальню и переодеться. Кипя от возмущения, я подчинилась.

Кое-как натянула брюки на широких помочах, серую рубашку и теплую суконную курточку. Брюки оказались узки в бедрах и слишком длинны. Рубашку и куртку еле удалось застегнуть на груди, ткань сильно натянулась. Оказалось, что за месяц сытой жизни в доме лорда-архивариуса мое тело округлилось и потеряло подростковую худобу. Зеркала в спальне хозяина, само собой, не было, но я подозревала, что выглядела в тесной одежде совершенно неподобающим образом.

Когда я спустилась, Кассиус посмотрел на меня с неожиданным интересом.

Хозяин заскрипел зубами от неудовольствия.

— В таком виде в город вам выходить нельзя. Вы похожи на беспризорных уличных девчонок, что ночуют в заброшенных пакгаузах в порту и предлагают себя матросам за пару сентимов.

Он поднялся наверх, вернулся и бросил мне какую-то вещь:

— Вот, наденьте сверху. Будет тепло и удобно.

Это был его собственный свитер грубой вязки с высоким горлом, какие носят китобои и моряки. Я сняла куртку — у Кассиуса масляно блеснули глаза — и натянула свитер, неловко путаясь в складках. Подол спускался ниже колен, длинные рукава свисали. Мягкая шерсть пахла гвоздикой и кардамоном.

— Так намного лучше, — проворчал хозяин. Неожиданно он подошел ко мне вплотную и опустился на колено, как менестрель перед дамой сердца. Покраснев, я с недоумением уставилась на темную голову, склоненную на уровне моего сердца. Густые черные волосы слегка вились.

Не говоря ни слова, ловко подвернул длинные штанины брюк и рукава свитера

— словно я была беспомощным ребенком — затем поднялся, натянул мне на голову круглую вязаную шапку и окинул критическим взглядом:

— Теперь вы в точности юнга-первогодок, если не приглядываться. В путь!

Ночь оказалась морозной. Небо затянуто тучами, слабо различимые за ними Небесные часы показывали полночь, сыпал крупный снег и тут же таял. В квартале Мертвых Магов стояла оглушительная тишина.

Наш отряд скорым шагом двинулся к реке и налево. Я еле поспевала за мужчинами. Челюсти разрывало зевотой. Господин Дрейкорн шагал в угрюмом молчании; Кассиус был бодр и свеж — в этот час он обычно приезжал в игорное заведение или клуб, и поэтому никакого дискомфорта от неурочной прогулки не испытывал.

Вышли к Киенне у незнакомого моста с опорами из стальных переплетенных труб. За мостом проходила оживленная дорога. Несмотря на позднее время, господин Дрейкорн быстро нашел наемный экипаж. Услышав адрес, толстый вальяжный возница начал было отнекиваться, с негодованием трясти головой. Хозяин сунул пару банкнот. Разглядев номинал, возница с той же энергией закивал, соскочил с козел и услужливо открыл дверь четырехместной коляски; мы забрались внутрь и покатили.

Вопросов я не задавала, хотя сгорала от любопытства. Отчего-то казалось, что ответа не получу. Судя по плотно сжатым губам, вести беседы господин Дрейкорн в этот момент был не склонен. Кассиус насвистывал модный мотив.

Экипаж четверть часа колесил по лабиринтам аккуратных улочек, затем выскочил на большую круглую площадь.

Подняла глаза и ахнула: я узнала Циркус, сердце Мерривайза, самого развеселого и преступного квартала Аэдиса.

Ночью на площади Циркус жизнь кипела ключом. На блестящей от таявшего снега мостовой отражались огни газовых фонарей, треугольных магических светильников и дрожащих букв рекламных вывесок. Остро пахло сыростью, дымом ритуальных благовоний, кислым алкогольным смрадом и дешевыми духами.

Здесь уходила в землю одна из трех колоссальных опор Адитума. Подошва опоры впивалась в камень стальными когтями, которые делили площадь Циркус на четыре сектора. Каждый коготь украшала грубая гравировка — магические символы и руны. Поверх углем и краской кто-то намалевал неприличные надписи.

Под когтями опоры, как под гигантскими навесами, расположились торговцы запрещенным товаром и поздние гуляки. Они развлекались, как могли: громко переговаривались, свистели, смеялись, играли в кости и джингу. Рядом крутились вульгарно разодетые девицы; полицейские в остроконечных шлемах и черных шинелях скромно прятались в тени. Похожая на жирного горбатого паука полицейская вышка замерла неподвижно, лишь изредка переползала с места на место, слепо шарила белым прожектором.

Моряки, студенты, сутенеры, шныряли туда-сюда, сбивались в кучки и затевали драки. В ярко освещенной кафешке механический оркестрион, приводимый в действие демоновой магией, исполнял разухабистую мелодию.

Я с удивлением заметила среди разношерстной толпы черные пелерины имперских теургов. Мрачные и бледные, они подходили к торговцам дурманящей травой, что-то шептали на ухо, быстро обменивали пачки денег на небольшие свертки.

На площади было много некроструктов: одни, массивные и на первый взгляд неуклюжие, ворочали тяжелые ящики с товаром, переносили их к лавкам на периметре площади. Железные трехпалые конечности ломали толстые доски контейнеров, как солому. Уродливые головы некроструктов-грузчиков походили на черепа слонов, лишенных хобота и ушей; некоторые морды даже украшали обломанные бивни. На них было невозможно смотреть без содрогания. Другие некрострукты были полицейскими инвестигаторами. Они бесшумно сновали среди толпы, которая всегда расступалась на их пути.

Время от времени трели оркестриона и гомон гуляк подавлял оглушительно громкий скрип, переходящий в гулкий стон. Издавала его гигантская опора башни, нависшая над площадью, как карающий божественный молот в судный день. От этого потустороннего звука мороз продирал по коже, а сердце замирало.

Нога опоры изгибалась под немыслимыми углами и уходила ввысь, к башне Адитум, за пелену плавно спускающегося снега. Ее латунные клепки и узлы сочленений тускло отражали огни площади.

Вдалеке угадывалась темное сооружение невероятных размеров — сам Адитум, вместивший Императорский дворец, залы Сената, Канцелярию, святилище и главный ритуальный зал. Раз в минуту по его бесконечной стене карабкался зеленоватый огонек — того же мертвого оттенка, что и демоново пламя в огненных коробах. Казалось, он возносился прямо к Небесным часам и терялся среди тускло светящихся шестеренок и армилл.

Возница поспешил нас высадить и укатил прочь; задерживаться дольше необходимого он не желал, на площади Циркус было небезопасно.

Я старалась держаться ближе к господину Дрейкорну и Кассиусу, которые чувствовали себя здесь как рыба в воде. Двигаться в мужских брюках оказалось удивительно удобно, а свитер не пропускал холод, грел и мягко обнимал.