какой-нибудь малыш с алюминиевой кружкой, скользя по слякотной от дождей тропе, робко подходил к костру, который жгли строители, — ему наливали кипятку, давали сухарь.

— Долго еще война будет, дяденька?

— Вот проложим колею, — хмуро отвечал прораб Фролов, поглаживая мальчишку по кудлатой, давно не стриженной голове, — подойдут до Туапсе патроны, снаряды, вот тогда и кончим фашиста.

— Ага, — серьезно соглашался мальчуган, — скорей кладите свою колею.

Скорей…

Они и так уже работали на втором или, может быть, на третьем дыхании — сколько их у человека, неведомо. Яростно вколачивали костыли, таскали на себе шпалы и рельсы — необходимо было проложить ветку до Гудауты, оттуда до Туапсе есть дорога. Была еще одна, главная, в горах, но она перерезана немцами.

В полночь в сырых пещерах валились на влажную соломенную подстилку, еще хранившую тепло сменщиков. Те, в свою очередь, через шесть часов поднимали товарищей. И снова — работа, работа до черноты в глазах. Так и двигались вперед, пока фашистов не отогнали на Тамань и можно было перебазироваться на главную магистраль — через перевалы, к взорванным тоннелям, а грузы, скопившиеся в порту Туапсе, ожидали отправки на передовую.

Ночью после горячей за кои-то времена похлебки главный инженер отряда Бугаенко, лежа на соломе рядом с Борисом Ильичом и глядя на умытое, в крупных звездах, небо, сказал с присущей ему иронией:

— Да, мир слишком прекрасен, чтобы не придумать какую-нибудь гадость вроде войны. История человечества — сплошные побоища. Неймется людям.

— Чушь, — буркнул в полусне начальник отряда. — Расслабляешься.

— А может, напротив, предчувствую нечто грандиозное. Оттого и могу себе позволить шуточку. Фрицам скоро не до шуток будет. Видал, сколько эшелонов прет к Сталинграду. Это только с Северного Кавказа. А если восстановим тоннели?

Предчувствия не подвели. Утром, когда ливень превратил тропы в липкое месиво, Бориса Ильича вызвал к себе начальник Военно-строительного управления, которому был придан отряд метростроевцев, генерал-директор Петр Михайлович Зернов и, глядя с высоты своей громоздкой фигуры на щуплого тоннельщика, добродушно прогудел:

— С завтрашнего дня приступайте. — И уже серьезно, с металлом в голосе: — Срок на временное восстановление — три месяца от силы.

Борис Ильич даже не сразу осмыслил, что означает подобный срок в сопоставлении с предстоящим объемом работ. Само понятие «объем работ» звучало как-то совсем по-граждански.

Посыпались короткие вопросы, касающиеся технической вооруженности отряда. На все из них можно было ответить односложно: нет. Нет лопат в нужном количестве, нет циркулярной пилы для заготовки крепежного теса, нет топоров — ничего нет.

— Кое-что подбросим, самую малость. Остальное надо достать.

— Где достать?

Зернов взглянул на тоннельщиков не то сочувственно, не то осуждающе. В серых глазах его мелькнул холодок. Идет война, и какая! Кругом разруха, ждать помощи неоткуда… Солдат, попадая в переплет, видит только врага и надеется на себя. Бывают такие ситуации…

Может быть, оба они, Зернов и Борис Ильич, подумали сейчас об этом. Зернов сказал только:

— Надо!

Магическое слово, будто вобравшее в себя все тяготы войны, символизировало волю и находчивость.

— Есть, — тихо произнес Борис Ильич и, поворачиваясь, зачем-то даже попытался козырнуть, хотя был в пальто и кепке, но у него не получилось, человек он был сугубо штатский. Улыбка на лице Зернова лишь подхлестнула его.

Прибыв на место и поставив бригаду рыть землянки, Борис Ильич с Бугаенко и бригадирами пошли на рекогносцировку — своего рода техническую разведку. Название, конечно, слишком громкое, если учесть, что отряд не располагал нужным инструментом, уже не говоря о технической документации.

Хребет и склоны горы были изрыты траншеями, земля еще пахла гарью — повсюду россыпи плесневеющих гильз, брошенное оружие, исковерканные пушки. Картина недавнего боя венчалась взорванным доверху порталом Гойхского тоннеля. Там возились саперы во главе с похожим на подростка капитаном, даже издали было видно, что опыта по расчистке тоннеля у них нет.

— Роете снизу, а сверху осыпается, Мартышкин труд! — сказал Бугаенко капитану.

— Покажите, как надо, — задиристо ответил капитан.

Бугаенко улыбнулся:

— Крепь — закон шахтного дела. Шаг прошел — закрепи. Вечером прошу на совещание.

За Гойхским тоннелем, на перевалах, было еще два подорванных: Навагинский и Ходжинский. Навагинский был разрушен гитлеровцами с особой изощренностью, в него предварительно загнали два паровоза с толом. Пробка породы — четырнадцать метров в сечении. Попробуй, возьми ее голыми руками.

…В пустом немецком блиндаже при свете карбидного фонаря шло заседание штаба отряда. Проблемой номер один была крепь. Это значило — прежде всего добыть инструмент. Кайла давали саперы.

Неунывающий механик Богорад первым нарушил тягостную паузу.

— Поискать в пустых селеньях да пошарить в траншеях — думаю, что-нибудь найдется.

Потом прораб Яцков, коренастый, с упрямым подбородком, заметил начальству, что прежде всего надо бы подумать о горячем питании, люди не железные, в конце концов. И тут опять-таки не кто иной, как механик Богорад, сообщил, что в одном рву он обнаружил утром полевую кухню. Почти целая — так, кое-что подварить да одно колесо поставить, на первый случай можно и без колеса. А что касается теса, то можно, между прочим, вручную пилить деревья на кряжи и топорами отщеплять доску.

Даже несведущему человеку было ясно, какого труда будет стоить заготовка сотен кубов теса таким способом. Но в эти минуты люди, казалось, гнали самую мысль о подсчетах. Просто каждый ощущал другого рядом, и это внушало надежду: вытянем. Главное, есть цель…

Борис Ильич подвел итог. Работа сменная, круглосуточная и сразу на всех трех тоннелях.

— Распылим силы, — возразил Бугаенко, которому на этот раз было не до шуток.

Обычно сдержанный, Борис Ильич, перебивая своего главного инженера, повысил голос, отчего даже слегка закашлялся:

— Именно — на трех. Всем на одном пятачке не развернуться, только мешать будем друг другу. Да и поезда все равно не пройдут, пока не сделаем все три тоннеля. Первый же нас измотает вконец, а так — раз уж начали — кончим все три. Свободной силой поманеврируем.

Бугаенко с некоторым удивлением взглянул на Бориса Ильича, которого всегда считал не столько организатором, сколько «ученой головой». А тут — смотри-ка… С тактической точки зрения, расчет верен. И психология учтена.

— Далее, — закончил Борис Ильич, — материально-техническая база, быт, питание. Тут нужна расторопность, хозяйственная жилка. Назначаю своим зампохозом товарища Богорада Игоря Петровича. Возражений нет?

Возразить мог бы сам Богорад, всегда гордившийся своей профессией механика, но он все понял и лишь вздохнул. И начальник отряда, ожидавший протеста, почувствовал, как гора свалилась с плеч.

— Спасибо, — сказал, — я знал, Игорь Петрович, что вы нас выручите. Итак, в пять утра — подъем.

А утром началось…

Ни раньше, ни потом, никогда не приходилось им еще так работать. В полном мраке, в густой — не продохнуть — пыли