приказ, о котором я говорил, а Содерини напишет вам и поставит вас в известность обо всем. Раз дела обстоят так, герцогу следовало бы по этому условию выехать немедля, но Содерини уже сейчас не знает, как он поступит. Герцог кажется ему изменившимся, колеблющимся, подозрительным и неспособным ни на какое твердое решение, потому ли, что такова его природа, или его сразили удары судьбы, к которым он не привык.

Третьего дня мне случилось быть в доме, где живет герцог Валентино, и я видел, как туда вошли послы из Болоньи, между ними протонотарий Бентивольо; все они прошли к герцогу и оставались у него больше часа; я подумал, что они могли на чем-нибудь сговориться, и отправился сегодня к протонотарию Бентивольо, под предлогом, что пришел его навестить; заговорив о делах герцога, он сказал мне, что они были у герцога по его приглашению, и он дал им понять, что готов снять с них обязательства, которые они приняли на себя в прошлом году, но когда они уже сговорились и послали за нотариусом, чтобы заключить договор, то герцог в обмен на такое уничтожение их обязательств стал просить особой поддержки для своих предприятий в Романье, и так как, не имея полномочий, они не хотели на это соглашаться, то и герцог не пожелал уничтожить названные обязательства, и все дело повисло в воздухе. Протонотарий прибавил, что герцог попробовал схитрить, так как ему необходимо было показать щедрость и перестать жадничать, чтобы покончить дело об уничтожении обязательств, по которым ему никогда не заплатят ни гроша. Он сказал мне дальше, что у него был разговор об этом деле с кардиналом Эрина, и кардинал сказал ему, что герцог точно с ума сошел и как будто сам не знает, чего хочет, настолько он запутался и потерял свою решительность. Я спросил его, собираются ли они хотя бы несколько помочь герцогу, а он на это ответил, что вступление венецианцев в Романью — вещь настолько важная, что и отец его и другие власти Болоньи, наверное, будут готовы всячески поддержать герцога, если только сочтут, что это может остановить Венецию. Ничего другого я из него не вытянул, но считаю нелишним передать вам этот разговор…

Подписал ваш слуга

Nicolaus Machiavellus.

Рим, 14 ноября.

XVIII

Великолепные синьоры.

…О герцоге Валентино не могу сказать вам ничего, кроме того, что отряд его еше здесь и сам он не уехал; дело обстоит так же, как два дня тому назад; говорят, как и тогда говорили, что он уедет дня через два или три, а кроме того, везде в Риме рассказывают, что герцог едет во Флоренцию и будет вашим капитаном; подобные слухи распускают о нем каждый день.

Ваш слуга

Nicolaus Machiavellus Seer.

16 ноября 1503.

XIX

Великолепные синьоры.

…Вчера утром получены от вас письма от 13-го и 14-го, а часа за четыре до этого пришли ваши письма от 11-го и 12-го. На последние два письма отвечать сейчас не приходится, так как у вас есть мой ответ на письмо от 8-го, а насчет двух других писем можно сказать лишь очень немного, потому что вы получили мое письмо от 12-го и подробно узнали из него, как обстоят здешние дела и на что вы можете надеяться. Ссылаюсь на это письмо. Монсеньор кардинал Содерини находит, однако, что мне нужно снова посетить папу, прочесть ему, что вы пишете, посмотреть, что скажет его святейшество, сообщить ему ваше мнение о делах герцога и нащупать его намерения. Кардинал постарался устроить мне прием, но я мог поклониться папе только вчера вечером, около трех часов; я прочел ему те части вашего письма, которые считал полезным сообщить его святейшеству; когда я дошел до места, где вы говорите, что мессер Оттавиано да Кампо Фрегозо выступил в поход с отрядом конных и пеших солдат, присланных ему герцогом Урбино, его святейшество изменился в лице и сказал: «Герцог этот через два дня будет уже здесь, и я засажу его в замок Св. ангела»; далее он слушал с большим вниманием и, выслушав все до конца, сказал, как он обязан вашим светлостям за все, что вы делали и советовали ему во славу церкви; сам же он, как известно кардиналу Содерини, делал и готов делать все возможное; он уже послал человека в Венецию, чтобы тот растолковал там его намерения, и пошлет другого посла высокого положения в Романью, дабы ободрить знатных и народ и привести к покорности ему тех, кто мог от него отдалиться. Я прибавил, что это кажется мне своевременным, но больше ничего из него не вытянул, и очевидно, что папа, как я уже говорил, делает, что может. Затем я повел речь о делах герцога и сказал, почему вы не дали ему свободного пропуска. Папа поднял голову и сказал, что это хорошо и он с вами согласен. Мне стало ясно теперь то, в чем раньше сомневался, именно: что папа только того и ждет, как бы ему избавиться от герцога; он хочет все же, чтобы герцог уехал в достаточной мере довольным и не мог бы жаловаться на несоблюдение слова, а кроме того, на случай, если герцог еще сможет пригодиться ему в Романье, папа не хочет совсем отрезать себе этот путь. То, что сделаете с герцогом вы или кто-нибудь еще, папу не тревожит. Если перебрать все поступки папы, как я уже писал вам раньше, то намерения его ясны, именно: он хочет забрать в свои руки эти владения и не прочь был бы сделать это даже через венецианцев, к которым он за этим отправил своего посла; если же ему не удастся, папа попытается сделать то же самое через кого-нибудь другого. Может быть, он верит, что герцог согласится отдать ему оставшиеся у него владения в Романье, когда увидит, что вы его покинули; а получив хоть какие-нибудь города в этом государстве, папа думает, что остальное достанется ему уже легко. Таковы, мне кажется, его замыслы и поступки; поэтому сопротивление, которое ваши светлости оказываете венецианцам, должно бесконечно его радовать.

Вы узнаете из письма от 14-го обо всем, что было условлено между герцогом, папой и кардиналами; как оказалось потом, все это было условлено и решено, чтобы полакомить герцога и убедить его уехать, чего папа явно желает. Когда герцог узнал по письмам из Флоренции, что вы ему не дали свободного пропуска, он послал за мной, и, выйдя после приема у