не подтверждаю и не отрицаю, но вполне уверен, что если этого и не было, то будет потом. Видимо, этот папа начинает довольно честно платить свои долги и погашает их ваткой от своего чернильного прибора. Тем не менее все его благословляют, и чем дальше он пойдет, тем этих благословений будет больше, а о герцоге, раз он взят живым или мертвым, можно уже больше не думать, но все же я извещу ваши светлости, если узнаю что-нибудь более достоверное.

Ваш слуга

Никколо Макьявелли.

Рим. 26 ноября 1503.

XXX

Великолепные синьоры.

Писал вчера обо всем, что случилось за этот день. Остается сообщить вашим светлостям, что ваши письма от 24 ноября переданы папе через Кастель дель Рио, и в общем можно сказать только, что здесь твердо решено предоставить делу идти своим порядком и рассчитывают выхватить у герцога его крепости; о самом же герцоге я знаю достоверно только одно: что он находится в Остии в папских покоях. Мне говорили, что вчера вечером вернулись мессер Габриелло из Фано и мессер Рамолино из Остии; с герцогом покончили на том, что он добровольно передает крепости папе, а папа за это даст ему какое-нибудь вознаграждение; говорили еще, что Рамолино бросился к ногам его святейшества, плакал и просил за герцога; что будет дальше, станет известно днем. Папа, во всяком случае, считает, что, владея этими крепостями, он уже может смелее держать себя с венецианцами, и уверен, что жители Романьи гораздо скорее к нему примкнут, когда увидят развевающийся над крепостями стяг св. престола.

Ваш слуга

Никколо Макьявелли.

29 ноября 1503.

XXXI

Великолепные синьоры.

Писал вам вчера и третьего дня через Джованни Пандольфини. Остается сообщить вашим светлостям, что вся гвардия папы выступила сегодня ночью в Остию; одни говорят, что она должна доставить сюда герцога Валентино, а некоторые другие думают, что ей приказано не только его доставить, но и покрепче его стеречь, так как вчера вечером до папы дошел слух, будто герцог с своим отрядом засел на нескольких судах, и если не послать на место достаточные силы, он может уйти; тогда папа спешно велел отправить гвардию. Кастель дель Рио выехал сегодня рано утром, но сейчас уже 24 часа, а они еще не вернулись. Сегодня днем в Риме говорили, что герцог убежал, а вечером уже говорят, что его поймали. Завтра будем знать больше, но и сейчас видно, что этот папа ведет свое дело чисто. Как бы не подтвердилось целиком то, что я писал вашим светлостям 26 ноября; явно, что грехи герцога мало-помалу привели его к наказанию, и да будет все к лучшему по воле Божией…

Ваш слуга

Никколо Макьявелли.

Рим, 28 ноября 1503.

Жизнь Каструччо Кастракани из Лукки

Покажется, дорогие Дзаноби и Луиджи, удивительным для всякого, кто над этим задумается, что все или большая часть тех, кто свершил в этом мире деяния величайшие и между всеми своими современниками достиг положения высокого, имели происхождение и рождение низкое и темное или же терпели от судьбы всевозможные удары. Ибо все они либо были подкинуты зверям, либо имели отцом столь ничтожного человека, что, стыдясь его, объявляли себя детьми Юпитера или иного бога. Кто были такие люди, всякому в достаточной мере известно; повторять это было бы скучно и малоприятно для читателя; опустим это как совершенно лишнее. Думаю, что указанное происходит оттого, что природа, желая доказать, что великими делает людей она, а не благоразумие, начинает показывать свои силы в такой момент, когда благоразумие не может играть никакой роли, и становится ясно, что люди всем обязаны именно ей.

Одним из таких людей был Каструччо Кастракани из Лукки. Принимая во внимание время, когда он жил, и город, где он родился, свершил он дела величайшие. И происхождение его не было ни более счастливым, ни более славным, чем у других знаменитых людей, как выяснится из описания его жизни. Мне казалось полезным восстановить ее в памяти людей, так как в ней, думается мне, я нашел много такого, что может послужить замечательнейшим примером способностей и счастья. И решил я посвятить это описание вам, так как из всех людей, кого я знаю, вам больше всего доставляют удовольствие славные деяния.

Итак, скажу, что семья Кастракани принадлежит к знатным семьям города Лукки, хотя судьбе было угодно устроить так, что в наше время она уже не существует. К ней принадлежал некий Антонио, который вступил в духовное звание, сделался каноником церкви Сан Микеле в Лукке и в знак почета звался мессер Антонио. Близких у него не было никого, кроме одной сестры, которую он выдал замуж за Буонакорси Ченнами. Когда Буонакорси умер и жена его осталась вдовою, она решила поселиться у брата и не вступать больше в брак.

У мессера Антонио за домом, где он жил, был виноградник, в который было очень нетрудно проникнуть с разных сторон, так как он соприкасался со многими садами.

Случилось однажды, что мадонна Дианора (так звали сестру мессера Антонио) рано утром, вскоре после восхода солнца, пошла в виноградник погулять и собрать, как это делают женщины, кое-каких трав для приправы к кушаньям. И показалось ей, что под одной лозою между листьями что-то шевелится, а когда она присмотрелась, ей послышался плач. Она пошла по направлению этих звуков и увидела ручки и лицо ребенка, который, запутавшись в листьях, казалось, просил помощи. Удивленная и вместе с тем испуганная, охваченная состраданьем и ошеломленная, она подняла ребенка, понесла его в дом, выкупала, завернула, как полагается, в белые ткани и, когда пришел мессер Антонио, показала ему. Он, выслушав ее рассказ и увидев младенца, был удивлен и разжалоблен не меньше, чем сестра. Посоветовавшись между собой о том, что делать с младенцем, они решили, так как он был священник, воспитать его. Они взяли в дом кормилицу и стали растить ребенка с такой любовью, как если бы он был их собственным сыном.

Они его окрестили и назвали именем своего отца — Каструччо.

С годами Каструччо становился все более и более привлекательным и обнаруживал во всем ум и благоразумие. Вскоре он стал учиться тому, что мессер Антонио, принимая во внимание его возраст, ему преподавал. Ибо он решил, что сделает его священником и со временем откажется в его пользу от канониката и от других своих бенефиций. И учил его, имея в виду эту цель. Но он