— С ума сойти! — сказала Лиза.

— А "Петрушка", — продолжал Комов, — это однозначно — валторны или кларнеты… Но валторны обычно сидят подальше… Как раз, где мы, то есть — там, где "Вебер"… Хм… Вполне может быть… Вебер… а мог быть и Скрябин, у него порой целых восемь валторн… да и Штраус любил увеличенное число труб и валторн… и Гайдн…

— С ума сойти! — снова сказала Лиза.

— Теперь разберемся с "Малером", — заявил Комов, заметно разгорячившись и ползая пальцем по листку. — В оркестре здесь сидит туба… или тромбоны. Можешь мне поверить: Малер в самом деле любил тромбоны. Вспомни "Траурный марш": в нем преобладающий тембр — тромбоны… Правда, Малер любил, кроме всего прочего, виртуозную арфу, но арфу мы, к счастью, уже разгадали.

— А "Болеро"? — спросила Лиза, невольно заинтересовавшись этим музыкальным ребусом. — Я это "Болеро" как-то слышала.

— Болеро… где оно у нас?.. А!.. В "Болеро" — флейта, кларнет, фагот. Кларнеты у нас — "Петрушка", значит, остаются флейты или фаготы… Проблема в том, что они слишком близко сидят… Но "Болеро" с флейтой у меня как-то не… — Алексей не донес до языка последнее слово, а вместо этого сказал:-Почему-то так и лезет в голову "Шутка".

— Какая еще шутка тебе лезет в голову? — удивилась Лиза. — Что-нибудь смешное про оркестр?

— Другая. Пьеса Баха для флейты… Вот прекрасный ключ!

— Как-то очень просто, — усомнилась Лиза. — "Шутка" какая-то… слово несерьезное.

— А "Болеро" — серьезное слово? — резонно возразил Комов.

Он посмотрел на часы.

— Сейчас около двенадцати. Я думаю, Арнольд Андреевич Цаплин уже отправился на свой парад… — Комов сорвался со стула и выскочил в коридор.

Когда он вернулся, глаза его сверкали алмазным блеском супермена. Он поманил Лизу пальцем и горячим шепотом сказал ей в ухо:

— Открылась! На "Шутку"! Сделали мы хитромудрого профессора!

— Давай разгадывать дальше! — предложила Лиза, тоже переходя на шепот.

— Главное — дверь наружу! — сказал Комов посвистывающим от волнения голосом, тыкая пальцем в нужное место, — и вот здесь… бункер, где он сам сидит… Теперь начнем думать. Внешняя дверь — в самом конце коридора…

— Ну! — нетерпеливо сказала Лиза.

— Не сбивай мысль!.. Это получается дальний левый край оркестра…

— Значит, там ставят что-то большое, — снова не выдержала Лиза. — Чтобы других не загораживать.

— В оркестре не загораживают, в оркестре заглушают! — возмутился Комов. — А то бы рояль дальше всех запихивали!.. Но сейчас ты отчасти права. Речь идет кое о чем крупном. Думаю, что это литавры.

— Для них тоже кто-то писал?

— Темнота! — усмехнулся Комов. — Литавры — это большие барабаны. Вроде котлов.

— И на какое слово эти котлы откроются?

— Как раз над этим я и думаю, — сказал Комов. — Литавры… — прошептал он, — Литавры!.. — и на какую-то секунду вдруг стал настолько похож на профессора Цаплина, что Лизе стало неуютно.

— Ага! — наконец произнес Комов с блудливой улыбочкой игрока, заглянувшего в чужие карты. — Ну, конечно! Как я мог раздумывать! Тум-тум, тум-тум! — продолжил он, размахивая руками, — Рихард Штраус! "Так говорил Заратустра"!

— Штраус, который сочинял вальсы?

— Вальсы, Лиза, сочинял Иоганн, и с литаврами у него слабовато. У Рихарда музыка более весомая… Остается догадаться, какое слово приложить к двери… Ты заметила: там, где название длинное, он предпочитает ставить автора? (Лиза с готовностью кивнула) Значит — "Штраус"? — сказал Комов и вопросительно посмотрел на девушку.

— Ага.

— Что ж, сейчас проверим.

Комов снова исчез за дверью. Вернулся он уже совсем счастливый и поднял кверху большой палец. Лиза засмеялась и захлопала в ладоши как девочка.

Мишка не понял, куда попал шарик. Но не в самолет, это точно.

— Гадство! — выругался он.

Фашист благополучно скрылся в окне, и почти тут же показался другой. Мишка заерзал, упираясь плечом в стену и напрягая руки, чтобы били метче. На этот раз он четко видел, как его снаряд отскочил от штукатурки, оставив на ней царапину, словно карандаш на бумаге. Мишка так расстроился, что даже не стал ругаться, а только засопел. Когда последний, третий, самолет, свистя форсажем, медленно подлетел к окну, Мишка выскочил из-за укрытия и, не скрываясь, стал пулять шарики — один за одним. Он мог дать честное слово, что видел, как фашист затрепыхался перед тем, как исчезнуть в окне. И его честное слово сбылось: из темных недр вдруг полыхнуло пламя маленького взрыва.

— У-у! — радостно завыл Мишка. — Хана гадам! Великая победа!

Тем же способом, как залез наверх, он быстро и ловко спустился обратно. Бросив доску на асфальт, он вскочил на нее и сделал классный разгон, помчавшись со двора. На выезде наперерез выскочила ничья собака. Можно было, конечно, заорать, чтобы зверюга шарахнулась в сторону. Но пусть так делают какие-нибудь лоховые доскеры, а не он, Мишка. Недаром он так упорно отрабатывал "щелчок". Хвост доски ударил по асфальту, Мишка взлетел над не успевшей испугаться собакой и приземлился уже в переулке. Заложив вираж, он помчался дальше вниз.

Проехав часть пути, он глянул назад — и сердце у него дернулось: следом из-за дома вылетели две серебряные птицы. Может их было даже больше, но Мишка не рисковал слишком много вертеть головой, а то запросто может получиться приемчик, когда ты в воздухе кверху ногами и без доски.

Впереди стремительно приближался угол, за которым поперек лежал другой переулок. Сзади не менее стремительно приближались вражеские самолеты. Мишка помчался по дуге, уходя за угол, а перед бордюрным камнем снова взлетел в воздух и сделал блант, то есть, приземлился на задние колеса и киктурном заставил доску завертеться, словно укрощал дикого мустанга. Погасив таким образом скорость, он соскочил с доски и выхватил из одного кармана рогатку, а из другого шарики.

— Заряжай! — скомандовал он сам себе, зарядил и растянул резину почти до уха.

Первый самолет вылетел прямо на Мишку и взмыл вверх. Другой вильнул в сторону, показав серебристое брюхо, и тут Мишка отпустил резину. По самолету словно ударили палкой. Он закувыркался, закувыркался… Мишка, разинув рот, проследил эти кувырки до самого конца, когда самолет исчез в мусорном баке, откуда рвануло пламя и повалил огромный дым.

Впрочем, грозное жужжание над головой тут же заставило Мишку опомниться. Он мигом снова оседлал доску и рванул дальше, к спасительным воротам.

Злобный свист висел над самой головой.

— Запарили, блин! — пробурчал Мишка.

Чтобы сбить врага с толку, он стал финтить: прыгал и отчаянно вертелся в воздухе, даже сделал бигспин, то есть крутанулся на полный оборот.

Уклон впереди кончался и начиналась ровная улица, а до спасительных ворот еще было далековато. "Эх, пропал!" — подумал Мишка.