— Ах это! Пустяки. Там ничего особо важного не было. Все мои главные материалы здесь, в полной сохранности и прекрасно систематизированы, в них даже малограмотный человек разберется… К тому же всю нужную информацию я снимаю как минимум на две дискеты и храню их в разных местах… причем одна дискета не знает, где лежит другая! — завершил он со смехом.

Комов достал из кармана "Предуктал" и положил на стол перед Цаплиным.

— Возьмите, вот лекарство, которое вы забыли в театре. Берегите себя. Если с вами что-то случится, то судьба человечества…

— Не волнуйтесь, — перебил Цаплин. — Ничего такого не произойдет.

— Вы что, пока сидели в камере, успели изобрести эликсир бессмертия?

— Нет, тут другое, другое… научно-аналитический подход, хе-хе… Я же сказал вам, что вижу всю шахматную доску… — в непонятном порыве Цаплин схватил бутылку и снова наполнил бокалы.

— Друзья мои! Вы мои единственные друзья! Вас ожидают великие дела и грандиозные посты!

Комов вздрогнул второй раз за последние сорок минут.

— А скажите… насчет парада — вы серьезно?

— Конечно! Генерал Тиуи сообщил мне, что мэр смещен, а новое правительство Москвы признало наше руководство. После парада я переселяюсь в Большой Кремлевский дворец, часть вещей я уже велел туда отнести. А потом мы поставим ультиматум президенту этой страны.

— Арнольд Андреевич, а может не надо всё вот так… переворачивать? — осторожно сказал Комов.

— Мы вас очень просим! — поддержала Лиза.

— Как это — не надо? — изумился Цаплин. — Я только начал!

— А что дальше?

— Дальше — справедливое общество. Никакого бандитского капитализма! Никто не посмеет обидеть человека в очках в "Москвиче"! Никто! Ясно?..

Алексею и Лизе больше всего было ясно, что профессор очень устал и возбужден.

— Извините, Арнольд Андреевич.

— Ничего, — махнул рукой Цаплин. — Вы просто устали. И немножко взвинченны, я понимаю. День был трудный… Надеюсь, мы еще вернемся к этой теме. Идемте, я покажу вам ваши апартаменты. Еще пару дней вам будет пока опасно появляться наверху.

Алексей и Лиза переглянулись. Цаплин понял это по-своему и успокоил:

— Не беспокойтесь, у вас будет всё необходимое. Я бы конечно мог иметь здесь сонмы слуг и прислужников. Но не хочу. Когда надо, они (он махнул рукой туда, куда умчались джипы) что-то как-то организуют. Тогда приходят какие-то люди, чинят, чистят, приносят, уносят… Я не интересуюсь. Один раз забыли положить мыло, очень извинялись… (хмыкнул) Как будто не знают, что я не обращаю внимания на такие мелочи!..

Цаплин поставил недопитый бокал, и Алексей и Лиза снова пошли следом за его странной фигурой.

— Я бы также мог побаловть себя и вас комфортом подземных городов, построенных спецслужбами, — продолжал Цаплин, выводя их в коридор. — Вас бы сильно развлекло это зрелище. Но мне больше по душе вот эти скромные пенаты. Тем более, что всё равно в конце концов придется перебираться в Кремль… (Алексей вздрогнул в третий раз) Кстати, кодовое слово для входа в ваши апартаменты — "Вебер".

— У вас, как я подозреваю, везде что-то оперно-музыкальное, — проявил Комов догадливость сыщика.

— Почему бы нет? — сказал Цаплин, оживившись. Зачем отказывать себе в маленьком удовольствии? Вот здесь у меня "Глиэр", — стал он показывать на двери, мимо которых они проходили, — тут — "Петрушка", тут "Болеро", а там дальше справа — "Малер"… А вот это ваше обиталище. Ну-с, попробуйте открыть.

Комов набрал: "Веббер". Дверь ответила возмущенным писком.

— Вы набрали через два "б", а надо через одно, — поправил Цаплин, наблюдавший за пальцами Алексея.

На этот раз дверь послушно открылась.

— Отдыхайте, — сказал Цаплин, — отсыпайтесь, приводите нервы в порядок… Кстати, вы спросили насчет парада. Приглашаю вас завтра с собой.

— Нет, — быстро сказал Комов. — Спасибо, очень тронуты. Но не хотим.

— Что ж, как скажете, — согласился Цаплин.

Войдя внутрь и закрыв закодированную немцем Карлом Мария фон Вебером дверь, Алексей и Лиза почувствовали себя как два шурупа, только что распростившиеся с большим магнитом — короче, ощутили облегчение.

— Ну и фрукт! — сказал Комов.

— Обычный полоумный профессор, как в книжках, — сказала Лиза. — Сдвинулся, а творческие навыки остались. Этого дара природы даже сумасшедших трудно лишить.

— Полоумный и озлобленный на весь мир. А ведь несчастья должны учить доброте, — сказал Комов, сам, впрочем, не очень веря сказанному.

— Я бы посмотрела парад, — вздохнула девушка.

— Хватит и того, что следователь Комов выпивал-закусывал с отъявленным преступником.

Лиза засмеялась.

— Какие громкие определения!

— Ты что, забыла? Этот тип сначала отправил на тот свет несколько обидевших его авторитетов, потом поднял вооруженный бунт, а сейчас готовит свержение власти в мировом масштабе. Видел я, между прочим, маньяков с добрыми лицами школьных учителей. Этот еще много крови пустит!

— Может, мы зря его из тюрьмы спасли?.. — задумчиво сказала Лиза.

— Ну уж об этом гадать не будем! — отрезал Комов. — Спасли — значит, так надо было. Что сделано — то сделано. Оперу на "бис" не повторяют.

Помещение, в котором они оказались, не отличалось особой роскошью, но и не уступало средней руки гостинице. Комов поманил Лизу в ванную, включил воду и под размывающий слова шум сказал ей в ухо:

— Ты не обратила внимание на некоторые странные фразы, которые сказал наш новый друг? Про шахматную доску например? (Лиза выпятила губу и покачала головой) Тут есть что-то недосказанное. И надо во всем этом разобраться…

— Как?

— Традиционными методами, — туманно сказал Комов. — Хорошо, что мы остались в его бункере. Здесь его архив. Не исключено, что нам удастся найти разгадку, как всё изменить.

— Мишка! Мишка-а!..

Пусть себе надрывается. Ключи надо было получше прятать.

Мишка захлопнул дверь и запрыгал вниз по лестнице в обнимку с доской. Конечно, потом будут и "паршивец", и "безотцовщина" и "мы тут чуть с ума не сошли". Все ведь догадаются, куда он помчался, потому что вчера он сдуру вздумал объявить: "Я нашел их аэродром!"

Толстенная тетка Софья и ее худющая сестра, тетка Ксения, сразу загомонили как две вороны: "Ты что, с ума сошел? Никогда туда больше не ходи! Что мы твоей матери скажем?" Ксенин муж, он же "дед" в Мишкином произношении (больной он, параличный, лежит, не встает) подкрикивал из своей комнаты тоже неодобрительное, вроде: "Допрыгаешься — будешь, как я, чурбаном лежать!"