Они сидели у Миши дома, в комнате, напоминавшей лабораторию зелеными подставками для пробирок, всевозможными ретортами, пинцетами, тиглями, стаканчиками, белыми халатами и фартуками на стене и коробками «Юного химика».

Мать Миши не обрадовалась их приходу, решив, что ее навестили три юных химика. Она даже не ставила чайник на кухне, все время прислушиваясь к гостям и ожидая взрывов. Поэтому вопль Мака прозвучал в гробовой тишине очень громко.

– Я? – возмутился Миша, нервно комкая кусочек ваты. – Я хорошо помню! Номера были дипломатическими! Почему вы мне не верите!

– Я никому не верю, – заявил Мак, – я верю только в базу данных.

– Да? – завопил Миша. – А может быть, твоя база данных неверна!

Он швырнул комок ваты в Мака. Тот уклонился. Маркиз вздохнул и принялся разглядывать реторту с чем-то светло-зеленым.

– Как неверна? Я всю Сеть вчера облазал! Это ты напортачил, Михаил. Даже ради своей Кати постараться не можешь!

– Не с-спорьте, – попросил Маркиз, отставляя реторту и беря в руки ступку.

Он заглянул внутрь и помешал в ступке пестиком.

– У меня отличная память, – возмутился Миша, – а Катя не моя.

Маркиз понюхал содержимое ступки и, поморщившись, отставил на край стола.

– У тебя паршивая память, – отмахнулся Мак, – в весенних школьных «Что? Где? Когда?» мы из-за тебя проиграли. Ты продул восьмиклассникам! А говорил, знаешь все о теории Большого взрыва. Кстати, раз Катя не твоя, то я могу пригласить ее в кафе, когда мы ее отыщем.

– Я сейчас тебе покажу Большой взрыв! При чем тут Катя?! – завопил Миша и опять швырнул в Мака кусок ваты, – там и помнить нечего! Обычные дипломатические номера! Красные буквы на белом фоне!

В ярости он кинул в Мака новый комок ваты. Снова промахнувшись, он попал в ступку. Та упала. Раздался грохот. Маркиз еле успел отскочить.

– Так и знала! – закричала мать, появившись в дверях. – Они не могут без взрывов!

Миша вскочил, сдернул со стены плотный фартук и принялся молча гасить огонь.

– Что эт-то было? – испугался Маркиз.

– Ацетон, – буркнул Миша, направляясь к окну.

– Ух. Хорошо, что я ж-жив остался.

– Все, Михаил! – возмутилась мать. – Я сейчас отменю заказ новых реактивов!

– Мам, ацетон совершенно безопасен! Если бы мы не начали ругаться…

– А зачем вы ругались? Спокойно проблемы обсудить не можете? Обязательно спорить?

– Спорить обязательно, – сказал Мак, – потому что в споре рождается истина. Дипломатические номера, Михаил, – это белые буквы на красном фоне. А красные на белом – это белорусские. Так что, Маркиз, коли жив остался, обзвони-ка еще раз все тридцать фирм, что я вчера нагуглил. Спроси, есть ли у них клиенты-белорусы.

– Почему ты думаешь, что на грузовике с белорусскими номерами будут разъезжать белорусы? – пробурчал Миша.

– Я думаю, что номера поддельные, – снисходительно произнес Мак, – конечно, белорусские номера могут и папуасы прикрепить, но никто не мешает проверить эту зацепку.

Помогли то ли баклажаны, то ли прогулки, то ли фотография Свити, запертая в ящике, но утром, едва проснувшись, я вспомнила, где мой медведь.

Всю ночь я думала о том пожаре. Он не мог произойти в квартире, я хорошо помню, как мы выстроились все перед горящим домом. Помню бабушку, прижимающую к груди какую-то тетрадку и игрушки, которые связала сама. Папа ругает ее за то, что она полезла в огонь ради игрушек, но бабушка только отмахивается. Она не отрываясь смотрит на дом. На наш дачный дом под Серпуховом.

Я не спешила делиться информацией с преступниками. Они начнут угрожать моей Свити, чтобы выжать из меня что-то еще, а я больше ничего не помню. Нет, этой информацией я распоряжусь с умом.

Под конвоем Сиплого я почистила зубы, умылась, выпила капучино с орехами, приготовленный Барсом, и вышла на балкон.

День стоял великолепный. Солнечный, теплый. Пахло костром. Во дворе малыши, одетые в ветровки, собирали букеты из кленовых листьев, девочки постарше, в разноцветных плащиках, прыгали через «резиночку». На площадке были и взрослые – бабушки, мамы, няни, и меня захлестнуло желание крикнуть им: «Я здесь! Помогите!»

Нет, я не могу рисковать так и своей жизнью, и жизнью моей девочки. Мне расхотелось смотреть во двор. Ненавижу ощущение полной беспомощности.

Я протянула руку, чтобы дернуть за веревку и опустить на балконе жалюзи. К моему удивлению, кончик веревки нащупать не удалось. Я опустила взгляд и с изумлением обнаружила: веревка была длинной, метра в два.

А что, если?..

Мое сердце заколотилось. А что, если прикрепить записку на эту веревку и сбросить на нижний этаж?! Может быть, они успеют вызвать милицию, прежде чем Барс и Сиплый меня застукают?

Я вернулась в комнату и заметалась в поисках ручки и бумаги. Бумагу я нашла сразу – на дверце холодильника висел блокнотик на магните, с логотипом какого-то супермаркета. А ручку отыскала в ящике среди штопоров и лопаток. Удача, удача, еще раз – удача!

Я накорябала:

«Меня похитили и держат в квартире выше. Помогите! Позвоните в милицию! Катя Птицына».

Зачеркнула «выше» и приписала «над вами». Ледяными от волнения пальцами прикрепила записку к кончику веревки и сбросила вниз. В это время дверь открылась и вошел Сиплый.

Я пулей вылетела с балкона. Сиплый от неожиданности даже подпрыгнул. Я давно заметила, что Барс гораздо спокойнее.

– Ты вспомнила? – спросил Сиплый.

– Нет. Но я стараюсь! Стараюсь изо всех сил. У меня такое чувство, что я вспомню через пару часов.

– Надеюсь, – сказал Сиплый.

Пытается выглядеть невозмутимым. Подражает Барсу. Может, он его младший брат? Я кивнула и покосилась на балкон. О чудо! веревка дергалась. Кто-то нашел мою записку! Я чуть не вскрикнула от волнения.

Сиплый постоял пару секунд, наблюдая за мной, потом молча вышел. Я бросилась на балкон. На кончике веревки болтался листок розового цвета! Мне ответили! Дрожащими руками я схватилась за веревку, вытянула ее, сорвала записку, развернула.

«Заранее вас предупреждаю, я не намерен вам помогать. Но вы можете помочь себе сами».

«Как?» – написала я в следующей записке.

«Вспомните то, что требуется».

«Он связан с преступниками», – испугалась я и посмотрела на дверь. Но в нее никто не ломился. Не знаю, может быть, мне удастся расположить соседа к себе и убедить перестать помогать преступникам и помочь мне?

«Если я вспомню, вы поможете мне бежать?»