компания. И все же почти сразу трое мужчин – все определенного возраста – подошли и поинтересовались, не хочу ли я выпить, несмотря на то что передо мной уже стоял полный бокал колы; к счастью, через пять минут в пабе появился Джером, и мои потенциальные поклонники мгновенно слиняли.

Заметив, что я сижу возле бара, Джером приветствовал меня веселой улыбкой. Он был в том же блейзере, что и накануне, но в «стираных» джинсах и простой белой футболке.

– Могу я предложить вам что-нибудь? – спросил он.

– Нет спасибо, у меня уже все есть.

– Но у вас такой вид, словно вам неплохо было бы выпить чего-нибудь покрепче кока-колы.

Я посмотрела на него. Я хорошо знала этот тип мужчин; я и раньше много таких встречала. Обладает привлекательной внешностью и атлетическим телосложением; умеет хорошо говорить, с чуть неуклюжим, грубовато-добродушным юмором, который часто свойствен тем, кому в школьные годы недоставало женского общества. Это как бы некая форма бихевиористского сверхзамещения, которое свидетельствует о том, что все свое детство и юность данный человек изучал женщин как бы издали, словно некую редкую разновидность птиц, и теперь эти наблюдения ему предстоит собрать и записать по порядку, а вовсе не взять на вооружение и действовать. Преподавательский состав «Короля Генриха» чуть ли не весь состоял из мужчин такого типа; некоторые, например, Хиггс, преследовали меня пламенными взглядами, но держались на расстоянии, тогда как другие, вроде Скунса, смотрели на меня с нескрываемым возмущением, словно никак не могли поверить, как эта молодая нахалка осмелилась проникнуть в их чисто мужское общество, на их законную мужскую территорию. Джером в целом держался неплохо, но мне все же было заметно, как сильно он старается сделать вид, будто вовсе и не следит за другими мужчинами, которые, в свою очередь, с интересом наблюдают за ним и его хорошенькой знакомой. Но по тому выражению, что было сейчас на лице Джерома, я могла с уверенностью предсказать, что еще минута – и он закажет водку для моей колы, словно я ребенок-несмышленыш, желания которого всегда можно попросту подавить.

Я отнюдь не тщеславна. Ей-богу, правда. Мне ничуть не льстило, когда мужчины буквально голову сворачивали, глядя мне вслед; я считала свою красоту помехой, и, на мой взгляд, это значительно перевешивало те маленькие преимущества, которые мне давала моя женская привлекательность. Я никогда не пользовалась макияжем. И старалась не носить одежду, которая подчеркивает фигуру. Только это не помогало: мне вслед продолжали отпускать сальные замечания, выкрикивать непристойные предложения, сыпать комплиментами. Я никогда не чувствовала себя в полной безопасности, а повышенное мужское внимание это неприятное ощущение только усиливало. Однако мужчины – и даже некоторые женщины – были, видимо, уверены, что я должна бы испытывать благодарность природе и Господу. В конце концов, разве каждой женщине не хочется быть по-настоящему красивой? Разве ей не хочется выделяться среди других, быть желанной – даже если сама она никого из этих мужчин не хочет? Когда мне исполнилось сорок, я сразу почувствовала себя менее заметной, менее бросающейся в глаза. После мастэктомии я отказалась вставлять импланты, так что теперь мужчины смотрят мне исключительно в лицо, а не на грудь. И, надо сказать, я совсем по своим замечательным грудям не скучаю. Мне нравится это ощущение свободы. Нравится, что мне идут брючные костюмы. Я давно стала такой женщиной, к которым обычно применим термин «весьма привлекательная», и, вспоминая ту, какой я когда-то была, я жалею, что не могла в то время сказать себе: Все это пройдет. Эти самоуверенные, а порой и сальные взгляды. Эти мужчины, считающие себя умнее всех прочих. Всего каких-то лет десять, и ты будешь свободна. От него. От них. Ото всех.

– Плесните туда капельку водки, дорогая, – услышала я голос Джерома, который, как я и предполагала, решил действовать и уже протягивал мой бокал с колой барменше.

Та молча взяла у него бокал и плеснула туда водки «Смирнофф» примерно на палец. Это была самая обыкновенная девушка чуть моложе меня с типичной улыбкой барменши – сплошные зубы и пустые глаза. Интересно, подумала я, а ей этот Джером неприятен столь же сильно, как уже начинает быть неприятен мне? Или же это именно я ей так не понравилась? Возможно, впрочем, она испытывает отвращение к нам обоим.

Я покорно взяла свой бокал и даже поблагодарила Джерома. Мне было нужно, чтобы он оставался на моей стороне хотя бы до тех пор, пока не расскажет мне все, что я хочу у него выведать. Он, возможно, знал Конрада или его друзей; возможно, даже что-то видел, хоть и не сознавал важности происходящего.

– Я действительно очень благодарна, что вы согласились со мной встретиться и поговорить о тех временах, – сказала я. – Мне ведь довольно непросто пришлось в «Короле Генрихе», особенно поначалу.

Джером одарил меня улыбкой, которая, видимо, должна была выразить искреннее сочувствие, и сказал:

– О, я легко могу себе это представить! В этой школе я никак не ожидал найти такого преподавателя, как вы.

Вряд ли подобные слова можно было счесть комплиментом, но, если честно, он был прав. Я улыбнулась и сделала пару глотков этой мерзости – колы с водкой, – имевшей странный металлический привкус, словно барменша бросила туда горсть мелочи.

– А зачем вам вообще понадобилось соглашаться на работу в «Короле Генрихе»? – спросил он. – Что вы надеялись там найти? – Его голос звучал достаточно дружелюбно, но мне показалось, что он надо мной смеется. – Я слышал, что вы в первый же день произвели настоящий фурор. Прямо с утра ухитрились вывести из себя обоих – Синклера и Скунса, даже еще не начав работать.

Да, это свидание с Джеромом было ошибкой, думала я, уже чувствуя, что он не только не намерен ничего рассказывать мне о Конраде, но и всячески старается сделать так, чтобы я почувствовала себя не в своей тарелке. Возможно, это его способ произвести на женщину впечатление, ведь некоторым мужчинам нравится сразу же ставить женщин на место, стараясь их унизить; видимо, они считают, что благодаря подобному буллингу выглядят могучими привлекательными самцами.

А Джером, положив руку на мое обнаженное плечо и наклонившись ко мне совсем близко, тихо сказал:

– Видите ли, я провел собственное маленькое расследование. – Голос его был прямо-таки исполнен доверия. – Мне показалось, что вы как-то уж больно странно говорили о том убитом мальчике. О Конраде Прайсе. Скажите, вы ведь Беки?

Я почувствовала какое-то странное стеснение в груди и поняла, что в сердце моем пробудился гнев.

– Вам Скунс об этом поведал?

Джером явно был удивлен моим предположением:

– Скунс? Нет, что вы! Я вас высмотрел в библиотеке. Точнее, в той книге «Пропавший мальчик