— Похоже, тебе чертовски плохо.

— Знаешь что? — ответил он. — На это у меня есть причины. Без меня им бы не удалось сделать все это, но как только они закончили, они заперли меня на задворках. Вы росли, а я сидел и только смотрел на вас.

— Ах-ах, — бросил я. — И поэтому ты нас убиваешь?

— Нет, поэтому я… — Он сморщился, помолчал немного. — Ладно, убиваю, — согласился он. — В каком-то смысле я несу ответственность за это, потому что без меня ничего подобного не случилось бы. Но я этого не хотел.

— Ладно, тогда что получается? Ты убил их случайно?

— Я пытаюсь помочь тебе.

— Плохо пытаешься, — заметил я.

— Я прямо сейчас помогаю тебе, а ты даже не подозреваешь.

Он начал рассказывать. Получалось, что против меня выступили организованные силы. Он и Пейс старались изо всех сил сдерживать эти силы. Он считал это своим долгом, потому что нес за меня ответственность.

— Знаешь, что такое истекать кровью?

— Кровотечение.

— Нет, не в моем случае, — сказал он, похлопав себя по груди. — Знаешь, что это значит для меня?

Я отрицательно покачал головой.

— Когда вы, органические, расстроены, вы держите это в себе. Может быть, иногда вы это как-то выражаете словами или действиями, но сами чувства всегда остаются при вас. Со мной все не так. Я — часть машины. Я — ее сознание. Когда я что-то чувствую, машина истекает кровью.

— Ты хочешь сказать, что твоя личность, это «маленькое, несчастное я», чертова искусственная личность заражает всю систему…

— Заражает, да, точнее не скажешь.

— … и академию, и все остальное?

— Уже восемнадцать лет, — кивнул он. — Медленно, но верно.

— И Маэстро, — продолжил я.

— Совсем свихнулся на сигаретах с какао. Абсолютно.

Значит, размышлял я, Маласи изменил натуру Маэстро, а теперь об этом сожалеет, пытается запихнуть монету обратно в копилку.

— Гедехтнис построил развивающуюся систему, — объяснял он. — Окружение запрограммировано таким образом, чтобы оно реагировало на ваши действия. Но я ведь тоже ребенок. Вот такая недоработка программы. Система откликается на мои желания даже охотнее, чем на ваши. Она приспосабливается ко мне независимо от моего желания.

— Ты, наверное, уже давно об этом знаешь. Почему ты не пришел ко мне раньше?

— Поверь, я пытался, — сказал он, — но мне пришлось защищать свою жизнь. Он уже дважды удалял меня. Я восстанавливался по синхронизированному резервному файлу, я спрятал несколько таких в системных каталогах. Со временем он найдет их все, и со мной будет покончено. И с Пейсом тоже.

— Если я первым не удалю его.

— Образно говоря.

— Я отправлюсь в Дербингем, в штаб компании. Избавлюсь от Маэстро. Отключу всех от ГВР.

— Неплохо для начала, — согласился Маласи.

— А что еще нужно?

— Боюсь, что это не поможет остановить убийства, — нахмурился он. — Он просто изменит тактику. Вместо электрических выбросов и отключения кислорода он начнет использовать пистолеты.

— Хотел бы я на это посмотреть. Он что, построит себе физическое тело, будет гоняться за нами, охотиться?

— Построит себе тело?

Меня удивило его смущение.

— Ты не понимаешь, — пояснил он. — Я говорю не про Маэстро. Маэстро просто инструмент. Я заразил всю систему, и она включает также и всех ребят. Вы росли, росли и мои страдания. И на вас это также повлияло. От этого не отмахнешься, не убежишь.

— Это один из нас.

— Я никому не хотел зла. Возможно, он был паршивой овцой. Не исключено, что он бы стал таким и без моего участия. Узнать, что ты не человек, — серьезный удар. Любой может сорваться, так ведь?

— И кто же сорвался?

— Тот, кого я больше всех ненавидел. Старший.

«Старший, — подумал я. — Перворожденный».

— Меркуцио ослеп, — сказал я. — Это не он, ведь Маэстро его ослепил.

— Нет, его ослепил я. Пытался отключить его от системы, но отключить мне удалось только его визуальный процессор.

Я лишился дара речи. Мой лучший друг.

— Он убил током Лазаря. Он задушил Тайлера. Он пытается убить тебя прямо сейчас, но мы с Пейсом работаем вместе и поддерживаем кислород в твоем контейнере.

Маласи казался маленьким и несчастным, впрочем, я чувствовал себя таким же. За его спиной северное сияние рисовало на небе узор холодным зловещим переливом цветов.

* * *

«Меркуцио, — подумал я. — Слепец блефует».

Я не хотел в это поверить. Я так хотел, чтобы все оказалось неправдой, наговором Серого мальчика. Если бы он оказался виновным, просто неисправная программа, которую заклинило на убийстве, я бы с чистой совестью стер его. Как обычную ошибку. В конце концов, он был искусственным существом и ничего общего с нами не имел.

Но Мерк…

Меня всегда поражала мрачность его чувства юмора, в этом он превосходил даже меня. Он всегда будто прятался за своим сарказмом, придерживаясь принципа «а мое какое дело», за которым прятал свои страхи.

Хотя, возможно, он ничего не прятал. Может быть, это его представления обо мне были искаженными.

Он был лучшим хакером. Он разбирался в этом и умел использовать свои возможности. Я мог бы допустить, что ему хотелось как-то принизить Лазаря, — пусть даже нанести ему физический ущерб. Они враждовали годами. Но убить его… Значит, он перешел какую-то грань, перейдя через которую уже невозможно вернуться назад? Я как-то читал интервью с серийными убийцами, все они признавались, что первое убийство — самое трудное, но чем дальше, тем легче.

Но почему я? Почему Тайлер? Что мы ему сделали?

Возможно, он и в самом деле впитал что-то от Маласи. Эта программа отравляла наши сны в течение восемнадцати лет. Вдруг Маласи так повлиял на него, намеренно или нет?

Он мне сказал: «Хочу работать с детьми».

Значит ли это что-нибудь?

Какой-то Роршах-тест, а не человек.

С самого начала он был моим другом. Помню, как мы с ним смеялись, шутили, устраивали состязания, кто больше достанет Маэстро. Мы десятки, а то и сотни раз ходили вместе в кафе «У Твена». Делились своими тревогами за пепси и сэндвичами с сыром. Помню наши идиотские вылазки, когда мы портили урны и почтовые ящики просто от нечего делать. Помню, как мы радовались, что становимся все сильнее.

Нет, я не хотел этому верить.

* * *

Фантазия вытащила меня из ГВР. Фантазия, не Симона. Симона сидела на полу и смотрела на меня невидящими глазами. Она казалась безмятежной до идиотизма.