Она позволила увести себя. Несмотря на ее крик, присутствия ее, похоже, никто не заметил. Она хотела бы поговорить с Мальвилем, но он стоял на том же месте, вкладывая шпагу в ножны. Все закончилось, опасаться больше было нечего. Герцог и его люди подошли к своим лошадям, за ними последовали англичане.

Элен поджидала Марию в ее кабинете. Успев переодеться в более скромную одежду, девушка молилась, опустившись на колени перед изваянием Девы Марии. Небольшая статуя из слоновой кости и золота стояла в нише дорогого флорентийского шкафчика, подаренного королевой-матерью. При появлении герцогини Элен поспешно поднялась, вопросительно глядя на нее и не смея задать вопрос.

— Можешь теперь произнести благодарственную молитву: оба живы. Кое-кто вмешался… — В усталом голосе Марии слышалось скорее раздражение, чем радость.

— Кто же?

— Мальвиль! Бог знает почему…

— Никто не ранен?

— Холланд, в лицо! Что ж, этот шрам придаст ему еще больше очарования в глазах таких дурех, как ты! — раздраженно добавила она. — И не стой здесь, как столб! Принеси мне что-нибудь поесть! Я умираю от голода!

Элен боялась, что ее прогонят, поэтому, получив новое приказание, она, вместо того чтобы позвать лакея, сама побежала вниз, на кухню, где в это время начинали разжигать огонь. Через некоторое время она вернулась, принеся хлеб, мед и несколько ломтиков паштета, и Мария принялась за них с аппетитом, лишить которого ее не могли никакие волнения. Между тем тревога не покидала ее в этот предрассветный час: ее супруг, покладистый и добродушный, которым, как ей казалось, она с успехом руководила, внезапно превратился в пышущего яростью ревнивца. После угроз, которыми он недавно осыпал ее, она даже подумывала сбежать в Лезиньи, но судьба возлюбленного волновала ее больше, чем ее собственная. Ей хотелось быть как можно ближе к нему, пока он находился во Франции…

Она заканчивала завтракать, когда вошел Клод, и она была поражена тем, как он изменился. Она никогда прежде не видела такого серьезного лица, тяжелой поступи, морщинок вокруг глаз и тревожной складки на лбу.

Попросив Элен удалиться, он придвинул стул к столу, за которым неподвижно замерла Мария, и сел:

— Я пришел, чтобы сообщить вам свое решение, мадам, а также принести извинения. Под влиянием гнева, с которым я был не в силах совладать, я повел себя недостойно.

— Не будем больше об этом, прошу вас!

— ..не по отношению к вам, ибо вы вполне заслужили это, но по отношению к себе самому! Все же мне удалось справиться с чувствами, и я благодарю Господа за то, что он не позволил мне пролить вашу кровь, поскольку в какой-то момент я был готов убить вас! Вы, слава богу, как я вижу, живы-здоровы, так же как и ваш любовник, о чем я, впрочем, сожалею, хоть и признаю, что было бы полнейшим безумием убить его прилюдно!

— Вы хотите сказать… — начала Мария, вновь охваченная тревогой.

— Я ничего не хочу сказать. Я сам не убийца и не плачу наемным убийцам. Из уважения к лорду Карлтону и полномочиям, которыми он наделен, я не выгоню этого человека из своего дома и не уеду сам. Уедете вы, мадам!

— Вы прогоняете меня?

— Бросьте, это все громкие слова! Я человек простой… Прогнать вас означало бы вызвать скандал, который затронет и вашу семью, в частности вашего брата Геменэ, и тогда мне придется вновь браться за шпагу, но на этот раз уже против человека, которого я уважаю. Я лишь решил удалить вас до тех пор, пока английские гости не вернутся обратно в Лондон.

— Когда вы вошли, я как раз думала о Лезиньи…

— Это чересчур близко, и вы там слишком уж уютно чувствуете себя! Я предпочитаю Дампьер. По крайней мере, там вы сможете порезвиться с вашими детьми! Рядом с ними, возможно, вы лучше осознаете свой долг матери, о котором вы, похоже, до сих пор не вспоминали.

Мария удержалась от резкого ответа, который был бы неуместен, ибо Клод благородно соединил в своем доме детей Люина и свою дочь малышку Анну-Марию, исходя из принципа, что, если дети полюбят друг друга, в будущем это будет им на благо. Таким образом он демонстрировал подлинное благородство, поскольку не был уверен, что девочка от него. Как, впрочем, и сама Мария. Теперь она лишь кивнула, и только когда он дал понять, что она должна уехать нынче утром вместе с Элен дю Латц и другими дамами, спросила:

— Почему этой ночью вы так вспыхнули, что едва не перерезали горло Холланду?

— Притом что со времени нашей поездки в Англию я держал себя в руках и даже позволил вам переехать в его дом?

— Я пробыла там совсем недолго…

— Так решил не я, но король Карл, мой кузен. Он питает ко мне истинно дружеские чувства. И я чрезвычайно дорожу его дружбой. Это он пригласил вас в Хэмптон-Корт, и это благодаря ему я не вызвал тогда вашего любовника на дуэль. Он друг короля, и я ни за что на свете не хотел бы причинить Карлу малейшую боль. Потом вы родили, после чего нас вызвали во Францию. Я думал, что эта глава вашей любовной истории окончена. Но Холланд вернулся. Дальнейшее вам известно! Я проследил за вами и не поймал вас на месте лишь потому, что кто-то забрал ключ от павильона. Если вам известно, кто это был, вы можете лишь благодарить его: в гневе я не пощадил бы вас. Я был полон решимости убить вас обоих! После чего я сам признался бы во всем королю…

— Вы рассчитывали на то, что неприязнь, которую он ко мне питает, спасла бы вас от эшафота?

— Ни в коей мере! Я достаточно пожил и не боюсь смерти, вам это хорошо известно. Признаю, однако, что проткнуть шпагой этого фата было не слишком уж хорошей идеей, но я просто обезумел от ярости оттого, что вы оба посмели осквернить мой дом.

— Не слишком ли быстро вы забыли, что он был моим до нашей свадьбы?

— Аргумент вздорной женщины! — презрительно бросил Клод. — Хотите вы того или нет, этот дом носит мое имя, так же как и вы. Я полагаю, что хотя бы что-то одно должно остаться верным мне.

— И эта ночная стычка успокоила вашу душу? — насмешливо поинтересовалась Мария.

— Да. Потому что она позволила мне понять, что я больше не люблю вас!

— Так вы меня любили? Мне так не казалось, когда я едва ли не силком заставила вас жениться на мне!

— Я колебался между своей любовью и преданностью королю. Желание, которое я испытывал по отношению к вам, оказалось сильнее. Но я обожал вас, Мария, и, без сомнения, именно этим объясняется моя так называемая слепота, вернее, мое потворство. Думаю, я просто боялся вас потерять…

— Теперь вы не испытываете этого страха? Значит, я могу уехать вместе с ним? — с вызовом спросила она, на что Клод трезво заметил:

— Хотите попасть в немилость сразу у двух королевских дворов? Если желаете попробовать, не стесняйтесь, моя дорогая!

— Скажите еще, что вам это не будет неприятно!

— Нет! Повторяю: я не люблю вас больше!