– Нравится? – с надеждой протянула блондинка.

– Годится, – отрезала я, в уме прокручивая гардероб Эммы и пытаясь в нём вспомнить хоть что-то подобное.

Черных вещей было много. Да что там? Судя по гардеробу, это был любимый Эммин цвет. Но вот как я буду драться в этом викторианском безобразии? Я же запутаюсь в бесконечных юбках. Правда, подушка на заднице обещала мягкую посадку, но на этом хорошие новости исчерпывались.

Эвелин, поднявшись в комнату нашла меня застывшей статуей над разорённым гардеробом. Вникнув в суть проблемы, взялась помочь. В результате мы наколдовали наряд с брюками, над которыми колыхалась юбка с разрезами от талии до пола, а сама длинна юбки укоротилась до щиколотки.

Эльза помогла мне забрать волосы в высокий пучок. При помощи темных красок подчеркнула глаза и раскрасила губы. В итоге глядя на себя в отражении я и впрямь видела Пиковую Даму. Именно такой эта мрачная особа представлялась мне в далёком детстве.

«Пикая Дама, приди!».

– Будь осторожна, – обняла на прощание Эвелин.

– Если до утра не вернусь, дай знать отцу, – с тяжёлым сердцем обняла я её в ответ.

Эвелин ободряюще похлопала в ответ по плечу:

– Не бойся. Возможно, на Шабаше тебя и ждут всякие ужасы, но уж точно не смерть. Наш отец герцог, Алина! Ты не какая-нибудь безродная сирота, чтобы эти твари посмели утопить тебя в близлежащем болоте.

Я со вздохом представила себе чувства Иланты. Она как раз была такой сиротой. Которую утопили. Правда в озере, а не в болоте. Но сути дела это не менялою.

Всё же слова Эвелин вселили в меня надежду. В самом деле, зачем Вейлу Ханту большие неприятности? Ладно, бог не выдаст, свинья не съест. Двум смертям не бывать, а одной не миновать.

– Удачи, – кивнула Эльза перед тем, как я приблизила маску к лицу.

Ощущение, будто тебя накрыли тряпкой и закрутили на карусели. Быстро-быстро, до тошноты.

Туман рассеялся, и я очутилась…нет, вовсе не в сумрачном лесу!

Вот что представляется при слове: «шабаш»? Если и не Кудыкина Гора, то дремучая чащоба – точно. Костры горят высокие, котлы кипят кипучие – и так далее, и тому подобное, всё в том же роде.

А тут вместо леса стоял симпатичный особняк, освещённый как для светского раута. Вместо котлов – лакеи в нарядных ливреях разносят чаши с пуншем. Поверх маслянистой алкогольной жидкости плещутся дольки цитрусовых фруктов.

Гости все, как один, в чёрном и, словно бы намечался карнавал, в полумасках.

Оглядевшись, я зашагала по аккуратно стриженным газонам, пытаясь отыскать знакомые лица – лучше Блэйда, но сгодится и докучливая Сэлли.

Стоило мне войти в дрожащий отсвет газовых фонарей, стороживших присыпанную красным гравием дорожку, все головы, словно по команде, повернулись в мою сторону. С трудом подавив желание втянуть голову в плечи, я продолжала шествие. Шла не зная куда. Куда дорога выведет.

Дорога вывела к беседке-ротонде. Я остановилась, заметив, что беседка занята. Потребовалось несколько секунд, чтобы рассмотреть происходящее и признать в парне Вэйла Ханта.

Видок у него расхлестанный. Белая рубашка выпущена из брюк, распахнута на груди и болтается на плечах. Удивительно, как на землю-то не падает. Ремень расстёгнут, голова откинута на плечи одной из трёх красавиц его ублажающих.

Красавицы, все до одной, были в чёрных платьях, усыпанных драгоценностями словно трава росой. Головы их венчали парики. Груди выпирали из корсета как аппетитные созревшие яблочки. Для полноты пасторальной картины не хватало только лютни и ягнёнка.

Хант развалился на скамье с видом турецкого падишаха, отдыхающего в своём гареме. Его вытянутые вдоль парапета руки окутывали пышные рукава. Длинные пальцы унизаны перстнями.

Красавицы трудились со рвением одалисок. Одна ласкала член, вторая оглаживала гладкую, без малейшего намёка на растительность, грудь, третья целовалась.

Я хотела по-тихому раствориться в лёгком туманчике, из которого так некстати организовалась, но не вышло.

– Эмма?

Голос был тягучий, как мёд. И не поручусь, что трезвый.

– Вот и ты, наконец! Куда ж уходишь? Мы ведь даже толком не поздоровались?

Девушки на миг прервали свою деятельность и застыли с пустыми лицами, словно ожидая дальнейшей команды.

Хант, оттолкнув их от себя легко поднялся на ноги.

– Ты не спешила с визитом.

– Нет, – покачала я головой, стараясь унять или хотя бы скрыть охватившую меня дрожь.

– Пошли вон, – небрежно бросил он оставленным девицам.

Те испарились так быстро, что это наводило на мысль, будто приказ стал для них скорее избавлением, чем огорчением. Мне же не оставалось пока ничего другого, как стоять и ждать приближения местного царька.

Хант был отнюдь не дурён собой. Худощавый, с сухими, тонкими, слегка неправильными чертами и выразительными тёмными глазами в густых ресницах. О таких говорят – смазлив. Но следы излишеств, алкогольных и сексуальных, успели наложить свой отпечаток на его внешность. Под глазами набрякли мешки. В уголках глаз и на лбу пролегли ещё тонкие, но всё же уже заметные глазу морщины.

Я чуть не задохнулась от испуга и возмущения, когда, приблизившись, он по-хозяйски обвил мою талию рукой и, притянув к себе, накрыл мои губы поцелуем.

Хорошо быть сыном короля, пусть даже незаконнорожденным. Да ещё с репутацией отморозка. Потому что, если бы не эти два фактора, фиг бы два я спокойно снесла такое поведение.

От Ханта резко пахло одеколоном.

Да он вообще благоухал как парфюмерная лавка, потому, что брошенные им на полпути девицы с духами явно переборщили. На губах его ощутимо чувствовался след чужой помады. И весь он был пропитан сексом, к которому я не имела (и не хотела иметь) никакого отношения.

Нельзя сказать, что было мучительно неприятно. Отвращения во мне поцелуи Ханта не вызывали. Судя по всему – уверенности жестов, по тому, как неторопливо и в то же время страстно он ласкал моё тело, как его язык умело дополнял прикосновения губ, любовник Хант был опытный (меня это не удивляло).

Он явно знал, как доставить женщине удовольствие.

Но я была пока на том этапе развития личности, когда в поцелуях ищешь не наслаждения, а любви. Для того, чтобы тебя закружило в водовороте страсти, нужно иметь голову, свободную от забот (моя-то была забита тревогами, страхами, дурными предчувствиями под завязку). И сердце, если уж не рвущееся к этому мужчине, так хотя бы свободное от другого образа (а моё только и делало в последнее время, что тянулось к Блэйду).

Словом, я не мешала Ханту меня целовать, пассивно замерев в его объятиях, терпеливо дожидаясь, когда закончится очередной порыв страсти или каприза.