– Извините, мы закрыты для посетителей, – сказала она, глядя на меня сверху вниз сквозь изогнутые очки.

– Я ищу женщину по имени Данута Голт.

Лицо монахини приняло настороженное выражение.

– Я не знаю такую женщину.

Я смутилась. Сэди так уверенно заявляла, что ее мать находится здесь. Ошибалась ли она или что-то случилось, отчего планы ее матери изменились, как только она оказалась наверху?

– Вы точно не знаете? – не сдавалась я. – Она – миниатюрная женщина, довольно красивая, с очень светлыми волосами, – сказала я, вспомнив, как Сэди однажды описала свою мать.

Женщина уверенно помотала головой.

– Здесь нет такого человека. – Я почувствовала укол разочарования. Матери Сэди здесь не было. Мне больше негде было ее искать. Мне предстояло вернуться в пивницу и сообщить Сэди, что ничего не вышло.

– Она пришла с новорожденным ребенком, – снова попыталась я. В спешке я забыла сказать очевидное. – Она пыталась найти безопасное место для ребенка.

Что-то во взгляде монахини изменилось, и я точно поняла, что мать Сэди была здесь.

– Я не могу вам помочь. – Хотя выражение ее лица было прежним, теперь в ее голосе слышался страх.

– Она – моя мать, – солгала я, надеясь, что в случае, если я разыскиваю ближайшего родственника, она поможет мне. – Я должна найти ее. Боюсь, с ней могло что-то случиться, – сказала я, проживая страх и печаль Сэди. – Прошу вас. Она – единственная, кто у меня остался. Может, впустите меня? Всего-то на одну минутку.

Монахиня поколебалась, затем еще немного приоткрыла дверь.

– Заходите, только быстро. – Она впустила меня в больницу. Я прошла за ней по длинному коридору, по обеим сторонам которого было не меньше дюжины комнат. Из одной комнаты донесся писк машины, из другой – низкий стон. Запах металла ударил мне в нос. Мои мысли вернули меня в детство, когда я малюткой пришла в больницу к маме. Отец поднял меня, чтобы я поцеловала ее в тонкую, почти бумажную щеку – она настолько ослабела, что уже не могла держать меня сама. И это был последний раз, когда я ее видела.

Отбросив воспоминания в сторону, я сосредоточилась на монахине, которая быстро шла впереди и провела меня в небольшой кабинет. Я посмотрела на картину за ее столом, картину маслом в рамке, изображающую Иисуса на распятии. Хотя я часто носила на шее маленький крестик, который Тата подарил мне, из сентиментальных соображений, наша семья не была верующей, и я не ходила на мессу с тех пор, как умерла мать. Монахиня убрала со стула какие-то бумаги и жестом пригласила меня сесть.

– Только на одну минуту. Правительство запретило нам впускать посетителей. У меня будут серьезные неприятности, если кто-то узнает, что я вас привела.

– Я быстро уйду, – пообещала я. – Но сначала, прошу вас, скажите, видели ли женщину, о которой я спрашиваю?

– Она ведь не ваша мать, не так ли? – строго спросила монахиня.

Я опустила голову.

– К сожалению, нет. Она мать моей подруги. – Я солгала монахине. Мне казалось, что сейчас меня разразит гром. Я думала, рассердится ли она, будет ли требовать, чтобы я ушла, и поможет ли мне.

– Женщина, о которой вы спрашиваете, приходила сюда. Один из наших священников нашел ее на улице и привел. Она была очень слаба. У нее была лихорадка, инфекция после родов. Она потеряла много крови.

– Я изумилась – Сэди не упоминала, что ее мать была настолько больна. Возможно, она не знала. – Мы предложили ей пожить здесь. Сначала она отказывалась. Говорила, что ей нужно вернуться, но куда и к кому, она молчала. Выбора у нее не было – она просто была слишком слаба, чтобы вернуться. Поэтому мы ухаживали за ней, давали еду и лекарства – то немногое, что у нас было.

Мое сердце бешено колотилось от волнения. Я нашла мать Сэди.

– Где она сейчас? – спросила я. Я могла бы помочь им воссоединиться или хотя бы сказать Сэди, что ее мать в безопасности.

Ее лицо помрачнело.

– Пришли немцы. Обычно они избегают лечебниц, не желая сами заразиться. Но на это раз они вошли и допросили персонал. Им донесли о странно одетой женщине, которая чуть не упала в обморок на улице. – Слова монахини глубоко задели меня за живое. Кто-то видел маму Сэди и доложил о ней. – Мы не могли противостоять немцам и рисковать другими нашими пациентами и работой. – Что-то в ее голосе подсказало мне, что их миссия выходит за рамки медицинской помощи, и я задалась вопросом, какую роль играла больница в борьбе с немцами. – Но мы не собирались отдавать ее им. Они наверняка убили бы ее, как умертвили пациентов еврейской больницы. – Она взяла паузу. – Поэтому мы сами проявили милосердие, сделали обычный укол. Она не страдала и боли не почувствовала.

Милосердие. Это слово отозвалось в моем сознании. Мать Сэди мертва. Мое сердце взвыло от горя за подругу, которая уже столько всего потеряла.

Я проглотила свою печаль и посмотрела на монахиню.

– Когда это случилось?

– Несколько дней назад.

Я вздрогнула. Я опоздала. Если бы я только знала, я пришла бы раньше. Но даже когда я думала об этом, я понимала, что не смогла бы ее спасти.

– А ребенок, что стало с ним?

Монахиня растерялась.

– Извините, я не понимаю.

– У матери моей подруги был новорожденный ребенок.

Она помотала головой.

– Она была без него. Она прибыла сюда одна.

– Но вы сказали, что у нее был ребенок.

– Нет, я сказала, что она родила. Мы видели это по ее состоянию. И она продолжала говорить о ребенке. Такие вещи не редкость у женщин, которые потеряли малыша или каким-то образом отказались от него. Но здесь с ней не было никакого ребенка. – Она встала. – Простите, но я рассказала все, что знаю. А теперь ради безопасности наших пациентов я должна попросить вас уйти. – Она проводила меня из своего кабинета и выпустила через черную дверь больницы.

Я поплелась обратно, ошеломленная, голова шла кругом от всего рассказанного. Остановившись у забора за больницей, я облокотилась на перила, чтобы не упасть. Мать Сэди умерла, а ее младшую сестру нигде не найти. Боль от потери собственной матери много лет назад стала ощущаться так остро и реально, будто все случилось только вчера. Но когда моя мать умерла, у меня все еще были Тата и мои братья и сестры, чтобы поддержать меня. У Сэди больше не осталось семьи. Как мне вообще хватит смелости сказать ей?

Добравшись до кафе, я обошла его сзади и постучала в дверь подвала. Кара открыла одну из дверей и повела меня в уголок, где сидела Сэди. Когда она увидела меня, ее лицо просветлело в предвкушении.

– Есть новости? – Через плечо подруги на меня смотрели глаза Кары. – Ты что-нибудь узнала?

Я замялась. Не говори ей ничего, велел внутренний голос. Правда только убьет ее. В самом деле, что плохого в том, чтобы позволить ей сберечь надежду? Но я никогда не умела хранить секреты. Я вспомнила долгие, мучительные месяцы, когда отец пропал без вести на фронте, еще до того, как мы узнали о его судьбе. Я сделала глубокий вдох.