А они здесь, группа Бурана. Дошли до намеченной точки, контролируют перекрёсток. Как оказалось, очень даже удачно контролируют…

Горели сейчас в бусике, по словам Лихого, трое «айдаровцев» и трое «инструкторов». А также водитель и переводчик. «Инструкторы»-снайпера. Один из них — швед, даже вроде бы известный. Командование «укропское», оказывается, просчитало, что дела в Дебальцеве идут к завязыванию мешка с украинскими войсками в нём, и озаботилось тем, чтобы успеть вывезти наиболее ценный персонал. Ну и себя. Вот и рванули они поскорее, думали, что сепаров тут ещё вчера пожгли, как сообщали. А тут на круге не туда свернули, поторопились, вот и…

И Лихой всё время с ожиданием смотрел на Алексея: ну, вот же, рассказываю, когда помощь окажешь?

Алексей достал аптечку. Решение своё он принял, но кое-что хотелось узнать дополнительно. Очень важное.

— Шрек, — велел он, — перевяжи эту гниду, в самом деле.

И добавил, увидев, как тот в недоумении воззрился на него:

— Ну, не звери же мы. Не эти вот, — кивнул он на «айдаровца». — А я тем временем ещё одну вещь спрошу.

Он обернулся к врагу. Приказным тоном бросил:

— Ещё колонёшься по одному вопросу.

Лицо раненого осветилось надеждой.

— Скажу, что знаю.

— А скажи мне ты, Лихой, вот что… — Алексей скинул рюкзачок и вытащил тактический блокнот. — Слухи дошли, что забоялся ты расправы от одного человека. И хорошо подогрел кого-то в Луганске, чтобы они прикрутили там некоего капитана Кравченко с позывным Буран. И вот очень мне интересны фамилии этих людей, кто в тебе такое участие принимает. Фамилии, адреса, явки, как говорится…

Взгляд «айдаровца» заострился. Безверхий облизнул губы.

— А ты… кто?… — спросил он.

Алексей оскалился ему в лицо:

— А я и есть тот самый Кравченко. Ты отца моего убил…

* * *

Долго запираться нацик не стал. Не упёрся, даже когда понял, что жизнь при таком раскладе Буран ему не оставит ни в коем случае. Скорее всего, понимал — а вернее, сука карательская, из собственного опыта знал, что в военно-полевых условиях любого расколоть можно. Ну, почти. А уж этого-то, явно трусливого и очень ценящего свою жизнь подонка…

А вот умереть красиво он мог бы. Ему, дурашке, наоборот, заупрямиться бы надо. Надо было напрашиваться на смерть, нарываться.

Малодушен оказался «сотник» Лихой… Это тебе не безоружных расстреливать, и не девчонок в Счастье похищать. И хоть со всей глубиной осознал он, куда угодил, хоть уже начала проступать смертельная заострённость на и без того остреньком лице, но не мог он совладать со своим страхом, делавшим его безвольным. Тоже, что ли, позывной от противного взял? Такой Лихой, что дальше уж некуда…

Словом, хорошо рассказывал Безверхий. Хоть и недолго. Он знал людей со своей стороны — тех, к которым обращался. На стороне ЛНР назвал немногих — лишь про кого слышал. Но Алексей старательно записывал всё — разберутся ребята Бортника, коли захотят. А не захотят, так и ладно. Он, Буран, свой долг выполнил.

Не своей волею он оказался втянут в эту всю вонючую смесь терактов, шпионств, контршпионств, похищений, предательств и разоблачений предательств. И, оказавшись втянут, ещё и ещё раз убеждался, что вот это всё — не его. Ему по душе — дело чисто солдатское. Прямое и понятное. Нет, ясно, разумеется, что на войне нужны, даже просто необходимы, спецслужбы. А где они, там и их борьба. Однако раз нет старой империи, но строится новая, — то ей прежде всего нужны солдаты. Вот они все — бойцы Бурана, разведчики ОРБ, ополченцы корпуса, армии Луганска и Донецка — они и есть новые солдаты империи. И долг у них солдатский.

Тем не менее и спецслужбам нашим помочь не грех.

А затем — отдать долг сыновний. Долг отцу, казнённому полгода назад этим ублюдком, мочившимся сейчас под себя от тоскливого страха смерти.

И долг человека надо отдать — всем, казнённым таким ублюдками. Всем убитым ими при бомбардировках мирных городов и деревень. Всем убитыми ими только по подозрению в антинацизме. Всем изнасилованным, ограбленным, униженным этими тварями.

Он свернул исписанный листок — на одном все имена поместились, но хоть это, — отдал его Ведьмаку.

— Серёга, — обратился Буран к нему. — Тут нужна твоя ловкость и быстрота. Метнись-ка мухой к гаражам, где «трёхсотые» собираются. И не делай мне тут хмурую морду! Решили же их сопровождать с помощью здоровых! Вот и давай, забираешь одного-двух и валишь с ними до наших. И там любым образом находишь Мишку нашего Митридата и передашь ему эту записку. Или… — хотел сказать, Томичу из комендатуры, но вспомнил то, к чему так и не успел привыкнуть: нет уже Томича, погиб. Эх, как много погибло хороших людей — и из-за таких, как вот эта нацистская мразь здесь! — Или кого из нашего командования встретишь. Персу или Куге.

Он мимо ушей пропустил горячие возражения Ведьмака, который не хотел оставлять здесь товарищей и уходить в тыл. Он только сказал, черкнув ему письменный приказ на отход с документами и ранеными:

— Надо, Серёжа… Это, может, поважнее того, что мы тут делаем. Это — пятая колонна у нас в республике. Предатели. Никому не могу это доверить, кроме своих. Ты, главное, дойди. Помнишь, балочку по карте смотрели? Вот по ней и просочитесь. Это, Серёг, так важно, как ты себе даже не представляешь. Обязательно дойди!

Ведьмак усмехнулся горько. Но сказал наконец твёрдо и надёжно:

— Есть! Сделаю, командир!

И растворился между огородами.

Так, ну а теперь…

Вырвал ещё листок из тактического блокнота. Хороший, долговечный. Вроде не размокает.

Достал из рюкзака шнур. Крепкий, по горам можно лазать. Тут гор, правда, нет, но в деле разведчика чего только когда не может пригодиться…

Присел возле пленника, посмотрел на него внимательно.

— Зачем ты убил моего отца, Валентин? — спросил мягко. — Я ведь знаю, это ты дал команду. И сам же выстрелил в него.

Безверхий побледнел и даже сделал движение, чтобы отползти от Алексея.

— Он ведь был без оружия, Валентин, — мягко продолжил Кравченко. — Он вам не угрожал. Он всего лишь вывозил мать. Свою родную мать со своей родной земли, на которую пришли вы устанавливать свои порядки. Зачем ты это сделал, Валентин?

Тот не отвечал. Только ещё раз облизнул пересохшие губы.

Потом проговорил хрипло:

— Я не хотел… Случайно вышло. Испугался…

— Сидел бы ты у себя в Коростене, Валентин, — посмотрев на него тяжело, проговорил Алексей. Такой страх он знал. Иррациональный, внезапный, он заставляет действительно палить во все стороны, особенно