У людей, что вопреки закону живут, тоже свой устав имеется. Что можно и чего нельзя. Кого за какое прегрешение и каким образом наказывать. Он меня многому научил. Вот и вижу издалека, редко ошибаюсь. С виду приличные люди, а глаза холодные, расчетливые. Он долгие годы умение оттачивал и за одиноким дирхемом нагибаться никогда не будет. Слишком себя уважает. К нам ведь в классных вагонах крестьяне не едут, а дорога дальняя. Сначала по мелочи, потом и серьезные купюры появляются. Всегда при деньгах, пачкаться зря не станет и крови на себя не возьмет. Так что про наши дела он и не слышал.

— И кто-то играет? — с невыразимым изумлением спросил Гусев.

Ян засмеялся:

— Так на то и специалист. Все время выигрывать — кто же станет садиться? А дать победить, потом проигрыш. Ставки повышаются, и ты снова в плюсе. Потом уже и остановиться трудно. Азарт. Э… да ты что, в карты никогда не играл?

— Это для городских занятие. Нам запрещено. А мне и проигрывать нечего.

— И правильно. Всегда знай меру. В выпивке, игре и даже на войне.

— А убивать? — серьезно спросил Гусев. — Мне ведь не в затруднение, но сам без веской причины не стану. А ты был готов. Всех.

— Кто готов без раздумья убивать не в бою, тому пора стреляться. Он уже остановиться не сможет. Но поверить они должны были, и без вариантов. Получается — вышло.

— То есть нет?

— Слово даденное надо выполнять. Молчали бы — убил.

— Не понимаю я, — пожаловался Гусев.

— Они лицемеры, и поступать надлежит соответственным образом.

— Не свисти, ты Корана не чтишь. У тебя это… Библия.

— Фронтовая разведка, — помолчав, сказал Ян, — не работает по часовым в окопах. Нам давали четкое задание. Или конкретное место в тылу проверить, или офицера. Иногда даже с указанием — какого. Намного опаснее, за год в роте меньше трети осталось, но и важнее. Что рядовой может знать? Численность роты и командира полка — все. Офицер — другое дело. Весной девятого года мы прихватили оберст-лейтенанта из штаба армии. Это по-нашему подполковник. Что-то там по хозяйственной части, однако такие иногда много знают. Попался нам как-то самый обычный фельдфебель-повар — такого порассказал, что никакой разведке сроду не узнать. Его никто не стеснялся, и болтали рядом офицеры. А память оказалась хорошая. Мне не просто орден «Мужества» отвалили, а со всеми причиндалами. Мечи и надпись. Ну да я не про то… На нейтралке нас заметили и начали крыть со всех сторон. Троих убило, одному в бок прилетело, а немца по ногам. Меня тоже зацепило, но легко. Так я австрияка зарезал, а Сорокина на себе вытащил. Потому что своих не бросают. И это должны знать все. А для меня не орден важен, а товарищ. Хоть мы с ним и не особо дружно жили. Кто бы узнал, если бы все наоборот сделал? Сорокин все равно в госпитале помер потом. А я бы знал, и не хочу с таким жить. Мне собственное уважение важнее. Я правильно поступил. Для себя. Так и здесь. Я не просто базар на уши ставил, все поняли почему. Потом трижды задумаются — стоит ли моих парней трогать. А кто-то втихаря и подскажет, где мокрушники обретаются. Не сейчас, так потом. Потому что неприятностей не хочет. Только так и можно, — сказал убежденно. — Мы — власть, а ее трогать нельзя! И за действия против представителя власти неминуемо должно следовать наказание.

Дверь распахнулась без стука, и вместе с холодным воздухом внутрь вошла раскрасневшаяся Айша. Ян глянул на расплывшегося в улыбке Гусева, старательно пытающегося изображать глубочайшее уважение по всем деревенским правилам и кинувшегося помочь снять пальто, и мимоходом подумал, что ему бы как раз такая жена подошла. Умная девка всегда знает, куда мужа направить, и подскажет, если что. Вот только нужен ли ей парень? Да, надежный и страшно положительный, однако у нее еще в голове совсем другие мысли. Не тот уровень. Медресе кончает, а тут деревенский, без доходов. Привечает, но всегда на расстоянии. Впрочем, не его дело.

— Нет, — сказала она, показав в улыбке белые зубы, — даже не предлагай. Не могу задерживаться. Я бы и не прочь спокойно посидеть, да нельзя. Мне приказ пришел — доставить его, — Айша кивнула на Яна, — домой. Дело чрезвычайной важности, — подпустив в голос серьезности, заявила.

— Да и комендантский час скоро, — поднимаясь, согласился Ян, — тянуть не будем. Надо, значит, надо. Останешься пока за меня. На отчество зарабатывать. Займись комнатой для молитв. Мне и то противно: весь пол загадили. Поймай парочку гражданских, нарушающих правила, из ночующих на железке, и пусть вычистят. Ну там мусорят или спят, где не положено. Нормально, да? В каждом общественном учреждении есть место для омовения и молитвы. Чтобы не стояли поперек зала и не мешали пассажирам, — и то загадили. Правоверные! Я должен думать об их нуждах.

Гусев расстроенно смотрел на сборы, попытавшись впихнуть на прощанье в подарок большой кусок сахара. Айша отказалась, но благодарила столь витиевато и красноречиво, что Ян не выдержал и вышел за дверь.

— Что случилось? — спросил он сразу, как только девушка появилась.

— А просто пригласить нельзя?

Ян выразительно посмотрел в глаза и скорчил недовольную мину.

— Опасный ты человек, господин лейтенант, — вздохнула Айша, — везде подвох видишь. А я такая и есть. С подкладкой. Не хотела говорить при посторонних. Радогор вернулся и тебя просил привести.

— Как это? Если бы из Владимира эшелон пришел, я бы знал. Он что, прячется?

Мимо протопали двое смутно знакомых с базара, нагруженных мешками, и поздоровались. Скоро хождения по городу должны были прекратиться, и нарываться на неприятности никому лишний раз не хотелось. К заходу солнца все дружно расползались по домам или заходили в здание вокзала, кому некуда идти. Патрули в городе могли и начать стрелять сразу, не задавая вопросов. А уж не имеющим разрешения шляться по ночам непременно бы устроили веселую жизнь.

— По реке пришел. Да не сам, а с развеселой компанией за сотню вооруженных. Добровольцы. Большой человек стал. Документы такие, что все кланяются. — Она уцепила Яна за руку и потащила к трамвайной остановке. — Вон последний на сегодня по расписанию идет, — показывая на дребезжащий вагончик, сообщила.

Ничего странного. С начала войны не меняли и толком не ремонтировали. Да и вместо изначально запроектированных линий остались только шесть маршрутов, которые успели проложить. Не до трамваев стало и Руси, и городским властям. А был очень амбициозный проект.

— Пропустим — придется пешком. С ума сойти, гуляю с чужим мужиком поздно вечером, и без охраны! Дикие времена настали.

— И?

— Да не знаю я, — с досадой сказала Айша. — Ничего не объяснял. Здрасте — до свиданья. Пришел — ушел. В комендатуру городскую с кодлой направился. Я так поняла, с полномочиями с самого верха. Про тебя спросил, внимательно выслушал и скомандовал — «доставить». Вот и стараюсь. Он тебе не командир, я тем более, но и сам ведь не прочь повидаться?

Очередь на остановке поспешно расступалась, давая дорогу и убирая вещи. Это же все базарные торговцы, и его прекрасно знали. Они поднялись в трамвай, Ян показал удостоверение. Офицеры на службе имели право ездить бесплатно. Когда-то это здорово обижало. Три таньга за проезд были совсем не маленькие деньги для солдата. Прямо скажем, вполне существенные. Рядовой в месяц получал половину дирхема. Вагоновожатый и то имел жалованье сорок дирхемов в месяц. Так еще и ездили по-разному. Чистая публика каталась в заднем по ходу движения отделении и на площадке, а прочие — в переднем. В связи с общественными потрясениями теперь платили одинаково и ездили где кому нравится. Моментально и первый класс стали загромождать торговцы с мешками, дыша в лицо чесноком и перегаром. В старые времена алкашей и в грязной одежде просто не пускали, и не так уж это и было плохо. С точки зрения офицера.