Нищий внимательно разглядел заколку, держа ее у живота, после чего неодобрительно поцокал языком:

– Ни хрена себе! Это за простую докторскую колбаску-то? Ради какой-то животины, растуды ее!

– Ну так как? – спросила Катя.

– Держи, пусть подавится.

Он отдал бутерброд. Неизвестно, какой продукт полагался Прохору сейчас в соответствии с его аристократическим рационом, но его ор сразу сменился умиротворенным урчанием.

– Из-за животины – такую цацку отдать! – с удивлением покачал головой горбун. – Да, ребятки, долго вы так в этой жизни не протянете.

И Катя, и Юрий заколки этой ничуть не жалели: жизнь, в которую они сейчас въезжали, была такой, что долго протянуть в ней вообще было весьма проблематично.

Из подземелья машина выскользнула глубокой ночью, неподалеку от большого, ярко освещенного дома напротив Кремля. Как раз в этот момент четверо собратьев майора Чужака выводили из подъезда командарма первого ранга, которого вся страна знала в лицо, и какую-то женщину, одетую в меха. И командарм, и женщина еще пытались держаться с достоинством, но тут один из конвоя крепко ударил командарма в спину рукояткой нагана и прошипел:

– Руки за спину!

– Шагай, шагай, шпиён португальский, – добавил другой. – Голову ниже. Смотри под ноги!

Какие-то двое притаились у фонаря.

– Ни хрена себе! – проговорил один. – И этот, оказывается!

– Морда шпиёнская, – отозвался второй, – всегда было видно. Ничё, скоро товарищ Берия всех переловит, тогда, может, и жизнь будет.

Если только что, когда Юрий вдохнул свежий воздух, ему казалось, что они с Катей чудом выбрались из мира, которого не может быть, то теперь он ясно ощутил, что и здешнего мира быть не могло, не должно было быть. Просто он перескочил из одного страшного сна в другой, не менее поганый. Сколько существовало еще таких миров, которых не должно было быть, ему предстояло увидеть в этой злой яви, так похожей на дурные сны?

– Куда везти? – спросил горбун.

Юрию было все равно, но Катя сказала:

– Везите на Тверскую.

– В квартиру миссис Сазерленд? – удивился Юрий. – Боюсь, там нас уже поджидают.

– Не боись, очкастый, – успокоил его брюхоглазый, – пока не тронут. Папашки велели лейтенанту Огурцову, чтобы до поры не трогали. Ну а там, дальше…

Что будет «там, дальше», Юрия сейчас не особенно волновало. Он знал, что все равно жить по-старому уже не получится, а вот дня два, которые они проведут вместе с Катей в просторной квартире, с душем, с чистым бельем, – хотя это, возможно, будет в последний раз – настоящий подарок судьбы, упускать который глупо.

Начиналась новая жизнь, и перед этой новой жизнью им еще так обо многом надо было поговорить! Невероятно много предстоит сказать друг другу! Он даже начал что-то такое говорить, сам пока еще не очень понимая смысл своих слов, но Катя остановила его.

– Спи, милый, – ласково улыбнулась она, – тебе сегодня здорово досталось. – С этими словами девушка поцеловала Юрия, да он, собственно, уже спал, и лишь это только что прозвучавшее «милый», еще держало какую-то частицу его в этом мире.

«Милый!.. Милый!..»

Кот мурлыкал все тише, тоже засыпая, и приятно согревал колени своим горячим тельцем.

Когда, однако, они вдвоем вошли в просторную Катину квартиру и закрыли за собой дверь, вдруг послышался высокий голос – то ли женщины, то ли мальчишки:

– Не включайте свет!

Юрий подумал устало: «Вот и еще один сон!»

Нарком Берия и так, и сяк крутил в руках сов. секретную записку, и некоторые строки из нее все больше цепляли душу всяческими сомнениями.

Написана она была особо секретным сотрудником, капитаном госбезопасности, настоящего имени которого не знал даже сам народный комиссар, изувеченным (и ох как неприятно изувеченным!) для пущей убедительности своего прикрытия и внедренным в подземную вражескую сеть под собачьей какой-то кличкой Вонмиглас.

То есть вначале-то все было яснее ясного: спекся майор Чужак. Верный, конечно, был человек – ну да мало ли! Служба такая. Нарком заглянул в подготовленное представление майора Чужака к ордену Ленина (посмертно), потом, подумав, сменил орден Ленина на орден Красного Знамени, потом – на почетную грамоту, потом, еще поразмыслив, вовсе порвал представление и бросил в мусорную корзину. Был Чужак – и нету, и ну его! И нечего тут сопли мусолить. Там (Вонмиглас сообщал) новый верный человек образовался, лейтенант Огурцов, надо бы его, повысив в звании, на Чужаково место определить – служить, по всему, будет не хуже, видна чекистская закалка. Здесь все ясно, все правильно.

И двоих из этого гребаного Тайного Суда замочили – тоже дело хорошее. И с Призраком все разрешилось. Оказывается, один из этих замоченных Призраком и назывался. В этом смысле жизнь явно облегчалась.

А вот что касается этого кочегара-доцента и крали его, английской шпионки миссис Сазерленд, – тут были сплошные заморочки. Казалось бы: две пули в затылок – и все дела. И нечего им больше коптить небо социалистической Родины.

Нет же! Вонмиглас пишет (и Огурцов его в том поддерживает), что надо за каким-то хреном оставить тех двоих на белом свете, таково, мол, желание этих, на фиг, подземных паханов, о которых народный комиссар уже не раз слыхивал. Мало ль что в жизни выйдет не так, подсидит кто (вдруг кто уже губу раскатал сесть на его наркомовское место), или Кобе (не дай-то бог!) что-то новое на ум взбредет, – глядишь, тогда и эти паханы с их подземельем на что-нибудь пригодятся, так что идти против их воли пока, пожалуй, не след.

Но те двое, доцент-кочегар и его краля-шпионка, народному комиссару шибко не нравились: не отчетливые какие-то, без царя в голове, вон, кота какого-то с собой прихватили, на хрена им, спрашивается, кот, без него, что ли, забот мало? В общем, чего от них можно ждать, сам черт не знает.

Как быть?

А вот как быть!

Выйдут же они когда-нибудь из этой шпионской хазы на Тверской – а там уж… Вон в какие времена живем: любая шпана воткнет сзади шило в сердце, и все дела! Дорогие цацки у этой крали, говорят. Сейчас и не за такое прикалывают! Ну а злодеев потом найти не проблема, сами во всем признаются. А он, нарком, тут при чем? Да ни при чем он вовсе! Чай, в телохранители не нанимался. И он взял трубку:

– Саркисов. Двух сержантов ко мне. Каких-нибудь поплоше. И таких, чтоб мордами на урок походили. – Уж с мордами-то, надо полагать, проблем не будет. – Обоих потом – на списание.

* * *

Да, морды были те, что надо, загляденье! Саркисов свое дело знает. У одного под глазом фингал здоровенный красуется, у второго нос набок, отчего все время шмыгает, как простуженный.