Речь Перикла имела столь убедительную силу, что Афиняне дали посланным окончательный ответ слово в слово по предложению Перикла и ожидали войны с мужественным присутствием духа.

В это время переговоров со Спартой сам Перикл находился в Афинах в довольно трудном положении. С двух сторон он имел противников — с одной стороны старая партия аристократов, теперь ободренная и поддерживаемая Спартой, с другой — ревностные друзья демократии, между ними в особенности кожевник Клеон, видевшие, что исключительным влиянием одного Перикла уничтожены основания демократии; как те, так и другие работали против влияния Перикла сначала втайне, но мало-помалу выступали все более открыто. Прежде всего, они направили свои нападки на друга Перикла. Фидия обвиняли в том, что при приготовлении золотой мантии девственной Афине он утаил часть золота. Художник оправдался легко. Мантия сделана была так, что легко снималась со статуи; когда ее взвесили, оказался полный вес. Но затем явилось другое обвинение на старого очень заслуженного художника — обвинение в нечестии; на щите Афины он представил две фигуры, которые носили черты лица его и Перикла, чем нарушалась святость храма. Фидий, как преступник, был посажен в темницу и там умер, удрученный старостью и скорбью, прежде чем окончилось следствие. Распространилась еще клевета, будто сам Перикл умертвил друга, чтобы предотвратить опасные разъяснения. Новое чувствительное оскорбление было нанесено Периклу обвинением его искреннего друга Анаксогора, который в тихом уединении жил постоянно в Афинах. Фанатический жрец и народный оратор Диопиф был возбужден врагами Перикла и вызвал народное решение, чтобы все те, которые отказываются от народной религии и философствуют о вещах божественных, были привлекаемы к суду как преступники. Перикл хорошо знал, что это направлено было против его друга Анаксогора, и так как он имел никакой надежды достигнуть уничтожения это постановления, то советовал ему удалиться. Престарелый Анаксогор переселился в Лампсак, где в старое (более 70 лет) и умер. Точно так же и Аспазия, супруга Перикла, привлечена была к суду за нечестие. Аспазия из Милета, женщина прекрасная, умная и высоко образованная, в молодых годах прибыла в Афины и там своим умом и тонкостью обращения снискала себе круг самых образованных и знаменитых мужей, с которыми обращалась довольно непринужденно. В числе этих мужей находились Перикл и Сократ, знаменитый мудрец. Она принадлежала к классу так называемых гетер (подруг), которые тогда в общественной жизни начали приобретать большое значение. Так как замужние женщины у большей части греков жили вдали от общественной жизни, жили дома и потому в развитии своем далеко уступали мужчинам, то мужчины искали знакомства с так называемыми гетерами, незамужними женщинами, которые обращались с ними непринужденно и пленяли их приятностью обращения и умственным образованием. В позднейшие времена, без сомнения, эти женщины были очень безнравственны и развращенны, но что Аспазия была одной из самых образованных женщин древнего мира, этого никто не может отвергать. Своим умом она так очаровала Перикла, что он вступил с ней в брак и жил счастливым супружеством. Брак со своей первой женой, не гармонировавшей ним, он расторг по ее желанию. Опасность любимой женщины была так близка сердцу Перикла, что в других случаях всегда серьезный и спокойный, при защите ее перед судом, он не мог удержаться от слез и просил о помиловании. Судьи имели сострадание и объявили Аспазию невинной.

Наконец и сам Перикл был привлечен к суду. Драмонтид, поддерживаемый Клеоном, сделал предложение, чтобы Перикл дал отчет перед пританами о своем правлении и чтобы судьи произнесли свой приговор торжественным образом в замке при алтаре Афины. Однако это предложение при посредстве Агнона было отменено, и простой суд 1500 присяжных должен был решить дело. Неизвестно, действительно ли подвергся Перикл этому суду или возгорающаяся война разрушила планы и интриги врагов, но мнение, будто он вызвал Пелопоннесскую войну, чтобы избавиться от обвинения, решительно несогласно с его характером.

Пелопоннесская война, в которой афиняне и спартанцы боролись из-за преобладания в Греции, началась в 431 году до P. X. и с незначительными перерывами продолжалась до 404 года; эта пагубная война разрушила цветущее состояние Греции и велась с ужасным ожесточением. К обоим воюющим главным государствам, с их вынужденными союзниками, примкнули добровольно, по своему политическому направлению или по другим внешним рассчетам, остальные государства, так что вся Греция распалась на два больших враждебных военных лагеря; с аристократической Спартою и Пелопоннесским союзом соединились Мегара, Виотия, Локрида и Фокея; с демократическими Афинами и подчиненными им морскими государствами — Аргос и Навпакт, Керкира, Кефалления и Акарнания и демократическая часть Фессалии. На стороне Афин находились главным образом морские государства, между тем как на стороне Спарты находились главным образом греческие сухопутные силы.

Между тем как Афины и Спарта медлили нанести друг другу первый удар, фиванцы вдруг открыли войну нечаянным, но неудачным нападением на Платею. В ненастную апрельскую ночь 300 Фиванских гоплитов, без предварительного объявления войны, через изменнически отворенные ворота, появились в Платее и заняли площадь. Устрашенные граждане уже соглашались, было на переговоры, как скоро в темноте узнали о незначительном числе врагов, поспешили к оружию и разбили фиванцев, из которых только немногие спаслись, а 180 человек сдались, безусловно. Следовавшее позади главное войско фиванцев было задержано при Азопе, разлившемся вследствие дождей, и отступило, ничего не сделав. Платейцы известили афинян о случившемся, и Перикл через вестника поспешил отклонить их увещаниями от опрометчивых поступков в отношении к пленным; но вестник пришел поздно. Платейцы, возбужденные кровавой ненавистью, умертвили всех пленных.

После известия об этом событии спартанский царь Архидам послал на Исем две трети военных сил союзников и с 60000 человек пелопоннесцев и виотийцев вторгнулся в Аттику. В то самое время, как он, сделав напрасную попытку захватить аттическую крепость Иною, опустошал всю Северную Аттику, Перикл приказал афинянам спасаться с женами и детьми и всем движимым имуществом в город и приготовил в Пире к отплытию 100 военных кораблей, которые, имея на борту 1000 гоплитов и 400 стрелков, отправились к берегам Пелопоннеса и начали опустошать их. Сам он оставался в городе, чтобы удерживать в стенах и предохранять от неосмотрительных поступков нетерпеливый народ, видевший издали опустошение своих земель. Он, как стратиг, наблюдал самый строгий порядок и возбранял народные собрания; никакой ропот и поношение, никакое сходбище не отвлекали его от принятой системы защиты. Так как можно было опасаться, что Архидам, некогда связанный с ним отношениями гостеприимства, может из хитрости пощадить его поместья, чтобы возбудить в гражданах подозрение, не находится ли сам Перикл в тайном соглашении со спартанцами, то Перикл объявил, что его имения, если будут пощажены, обратятся в народную собственность.

Спустя 4 или 5 недель, Архидам покинул со своим войском опустошенную страну. Остатком лета афиняне воспользовались, чтобы нанести возможный вред своим врагам. Между тем как аттический флот вместе с 50 керкирскими кораблями беспокоил берега и города врагов в Пелопоннесе, производил пожары и опустошения, 30 кораблей были отправлены в Еврип, чтобы наказать локрян. Эгиниты, которые особенно возбуждали к войне против Афин и которых остров составлял важную станцию для флота между Аттикой и Пелопоннесом, — все были прогнаны с этого острова, и земля их была разделена между аттическими гражданами для обработки — мера, которая после опустошения собственной земли немало способствовала успокоению граждан. Точно так же жестоко наказаны были и мегарцы, которые незадолго до начала войны, во время переговоров, вопреки международному праву, злодейски убили афинского вестника Анфимокрита и подобно Эгинитам своими усердными доносами на афинян сделали себя ненавистными для них. Сам Перикл с 13000 гоплитов и громадным числом легковооруженных вторгнулся в мегарскую область и опустошением страны до стен города показал, какие бедствия ожидали тех, кто полагался на Спарту. Ненависть против Мегары была так велика, что около того времени, по предложению Харина, ей была объявлена навеки непримиримая вражда; каждый же мегарец, захваченный на земле Аттики, подвергался смерти, а полководцы в своих присягах на должность принуждены были обещать ежегодно делать два вторжения в Мегарскую землю.