Около этого времени произошли в Виотии большие беспорядки, и аристократы снова захватили себе власть. Афинский полководец Толмид вторгнулся в Виотию с небольшим войском, чтобы восстановить прежний порядок, но был побежден при Коронее и убит в 447 году. Подобно Виотии отложилась от Афин и Эвбея, и лишь только отправился Перикл, чтобы снова покорить остров, как пришло известие, что отпала и Мегара. В то же самое время окончилось перемирие и со Спартой. Спартанцы, чтобы воспользоваться такими обстоятельствами, тотчас послали войско в Аттику, под предводительством своего молодого царя Плистонакса. Перикл расположился лагерем против спартанского войска и все с самым трепетным напряжением ожидали сражения. Между тем пелопоннесское войско, не обнажив меча, внезапно отступило и перешло на ту сторону Исфма. Афины были спасены. Спартанские эфоры, принимая во внимание неопытность Плистонакса, дали ему в помощники Клеандрида, человека более зрелых лет. Этот позволил Периклу подкупить себя 10 талантами и побудил Плистонакса к отступлению. Хотя спартанцы и присудили к смерти Клеандрида, поспешно бежавшего, и оштрафовали царя большой суммой денег, за которые он должен был идти в ссылку, так как не мог внести их, но дела этим нельзя было поправить. Перикл в продолжение этого времени получил полную свободу действовать и снова покорил столь важную для Аттики Эвбею.

В последовавшем затем отчете перед народным собранием о своем предводительстве Перикл привел статью о 10 талантах под именем «необходимого расхода», и парод принял ее, не желая далее проникать в тайну. Многие хорошо понимали, на что могли быть употреблены эти 10 талантов. Все знали, что знатные спартанцы, вопреки намерению Ликурга, охотно брали деньги, и Перикл в настоящее время, когда договаривался со спартанцами о мире, вероятно, тоже не жалел денег. Он достиг перемирия на 30 лет. Настоящее состояние владений было признано обеими сторонами. Потому Афины потеряли Виотию, за исключением Платеи, Мегару и все, что было приобретено в Пелопоннесе. Афины должны были сделать эти уступки, чтобы снова утвердить свою потрясенную власть. Договор этот падает на 445 год. Вскоре после заключения этого мирного договора Периклу удалось достигнуть единовластного и никем не оспариваемого значения в государстве. Со смертью Кимона не умерла еще Кимонова партия. Друзья старого порядка дел собрались около нового вождя, Фукидида, сына Милезия, родственника и друга Кимона, которого не должно путать с Фукидидом, сыном Олора, историком Пелопоннесской войны. Фукидид, правда, не имел военных способностей Кимона, но он был красноречив, искусен в управлении государственными делами и при этом отличался бескорыстием и пользовался большим уважением сограждан. По внутреннему убеждению он был против неограниченного развития демократии и оспаривал мнение Перикла открыто и сильно. Он умел превосходно держать свою партию в согласии и делать ее способной к борьбе. Так в продолжение многих лет с большой энергией боролись два противника, как два соперничающие борца, но Перикл был более искусный борец. Когда однажды спартанский царь Архидам спрашивал шутя Фукидида, он или Перикл лучше борется, этот отвечал: «Конечно, он; когда я его повергну на землю, он начинает победоносно утверждать, что он не упал, и кончает тем, что убеждает в этом даже тех, кто своими глазами видел его лежащим на земле». Когда партия Фукидида увидела, что борьба с могущественным Периклом не приведет ни к чему, то стала пытаться низвергнуть его через остракизм. Но удар обратился на голову Фукидида: он сам был изгнан остракизмом. После того как глава партии был удален из государства, эта партия распалась, и с тех пор внутри государства царствовал мир, и никто более не осмеливался оспаривать господство у Перикла.

В продолжение еще пятнадцати лет, до самой своей смерти, Перикл управлял афинским народом по своей воле, подобно монарху. Народное правление, по свидетельству историка Фукидида, было только кажущееся, в самом же деле было самовластие первого мужа в народе. Граждане, не подвергаемые никакой внешней опеке в публичном обсуждении дел, отдались всецело и, безусловно, его руководительству. Как ни было трудно управлять аттическим народом, как ни был он ревнив к своим правам, Перикл властвовал вполне силой своего характера и своего красноречия. Большей частью он направлял народ к благу убеждением, но иногда, вопреки своему желанию, принуждал строгостью, опять для его же блага; блистая молнией и потрясая громом, он овладевал его страстями, умерял его упорство, и с другой стороны поднимал и ободрял малодушных. Его красноречие покоряло и дисциплинировало умы.

Внешнее право на ту власть, которой Перикл пользовался, давали ему важные должности, возлагаемые на него из года в год в продолжение долгого времени. К ним принадлежала должность стратига, которая ему доверена была таким образом, что места остальных девяти стратигов были простыми почетными должностями. Как стратиг, он имел в своих руках главное начальство над сухопутными и морскими силами, заведование иностранными делами, надзор за безопасностью города — словом, всю административную власть республики. Для означения этой важнейшей должности он и велел ваятелям изображать его с шишаком на голове, но вовсе не для того, чтобы скрыть свой продолговатый, острый череп, как говорили комики, которые в насмешку называли его голову морской редькой. Другие важные должности, которые обыкновенно отправлял Перикл, были — блюстителя финансов и общественных построек.

Перикл имел теперь возможность привести в исполнение свои величественные замыслы по отношению к Афинскому государству. Народ должен быть вполне независим от влияния богатых, должен быть свободен от нужды и забот, чтобы иметь возможность заниматься делами государства и через участие в судебных заседаниях, совещаниях государственной думы и в народных собраниях приобретать знания, образование и опытность. Гражданское уравнение всех классов, к которому стремился Аристид, не достигло полного осуществления, так как только состоятельные люди могли спокойно заниматься делами государства и достигать политического образования; бедный был постоянно связан своей работой для приобретения насущных потребностей жизни. Потому Перикл ввел, кроме упомянутой раздачи в праздники и феорикона, жалование за общественную службу. Военная служба была прежде делом чести гражданина, государственные должности — почетными должностями; но так как бедняк приносил жертву в служении государству, то ему теперь выдавалось за военную службу каждодневно 4 овола жалования и кормовые деньги; точно так же гражданин в качестве судьи в суде присяжных за каждое присутствие получал 1 овол; каждому члену думы за каждое заседание выдавалась 1 драхма. Точно так же за посещение народного собрания давался 1 овол вознаграждения. Так как теперь все сословия могли беспрепятственно участвовать в государственных делах, то образовалось поистине свободное гражданское общество, которое само управлялось и было вполне единодушно. Все партии, все различия сословий и состояний были уничтожены; повсюду господствовало одинаковое образование и одинаковое участие в государственных интересах. Народное господство, демократия, наступило теперь в полном смысле. Но для такого высокого ума, как Перикл, именно на такой-то почве, прежде всего и возможно было единодержавие.

Демократические Афины, по мысли Перикла, должны были сделаться первой державой Греции. «Я предвижу приближение войны со Спартой», — часто говорил Перикл в народном собрании. Для этой борьбы Афины должны были приготовиться и собрать все свои силы. Нужно было поступать с осмотрительностью и умеренностью, чтобы не раздражить Спарту прежде времени, чтобы утвердить и упрочить на готовом фундаменте силу своего государства. Потому Перикл не стремился к большому расширению власти; Афины должны были довольствоваться своим морским господством и не стремиться к новым приобретениям на твердой земле, ибо если бы вместе с морской силой они захотели утвердить также власть на суше, то разделились бы силы государства и, кроме того, здесь открылся бы постоянный источник для неприятных столкновений с другими государствами. Широким планам завоеваний, которые время от времени возникали в народе, Перикл противился с решительностью; старые приверженцы кимоновской политики все еще мечтали о войне с Персией, другие мечтали о походах против Сицилии, Италии, Карфагена, т. е. хотели оставить надежную почву и поставить на карту счастье государства.