И он заплакал от бессилия.

— Еще чего, кто это тебе слезы лить разрешал, чмо? — рявкнул вдруг Лелик. — У нас бьют, а плакать не дают, понял?

И в подтверждение сказанного пнул Скотникова в пах. Тот взвыл, хватаясь руками за низ живота.

— Слушай сюда, падла! Мы сейчас на улицу выходим. Все вместе, понял? У нас у каждого — ствол при себе.

Лелик, распустив молнию спортивной куртки, вытащил из кобуры «тэтэшник». Глаза Скотникова закатились куда-то вверх, как у засыпающей на насесте курицы. Звонкая оплеуха вернула его к жизни.

— Не стреляйте, у меня сын маленький, — прошелестел Скотников.

— У Витюхи тоже сын остался. И дочка. Так что ты нас на жалость не бери. Ишь, юродивый! Рассердил ты меня! Поэтому будем считать, что ты мне не три тыщи должен, а шесть. Я половину Витькиной семье отдам. Вот так! А сейчас выходим вместе во двор, ты ложишься в багажник машины. Тихо, спокойно, без нервов. Слово вякнешь, тебя застрелим, а потом за бабой твоей придем. И за сыночком. Будешь вести себя тихо, считай, что семью свою спас. Понял? Ну, пошел!

Во дворе дома играл в песочнице серьезный мальчик в очках.

Он построил замок. Замок был замечательный, а зрителей, которые могли бы оценить эту вершину песчаного зодчества, — зрителей не было. Мама как убежала в магазин, так ее все нет и нет. Другие дети уже спят после обеда, а его мамища пьет вино в кафетерии возле магазина и болтает с чернявым дядькой по имени Гиви. И думает, что он, Даня, об этом и не догадывается. А он догадывается!

Двери парадного распахнулись, четверо дяденек, которые угостили его чудесной шоколадкой, под руки выволокли дядю Толю с восьмого этажа.

«Напился, козья морда!» — оглядев дядю Толю, решил мальчик.

Так же выглядел иногда дворник в детском саду. И воспитательница Лизванна, глядя на дворника, всплескивала большущими ручищами и говорила именно так: «Напился, козья морда!»

Мальчик побежал к дяденькам.

Они открыли багажник большой белой машины, дядя Толя полез туда, кося на мальчика безумным взглядом. От него плохо пахло. Как от Женьки, который писался в кровать.

— Вы куда его везете? — поправив очки, спросил мальчик.

— А, Даиечка! — улыбнулся огромный дядька, похожий на обезьяну. — А где твоя мама?

— Она еще не пришла. Она кофе пьет.

Дядя Толя тем временем свернулся калачиком на дне багажника. Крышка захлопнулась.

— А зачем он там? — не унимался Даня.

— А он сам попросил. Ему так больше нравится, — потрепав Даню по рыжим вихрам, ответил обезьянистый дядя. И дал мальчику конфету.

— Садись, Лелик, ехать пора, — окликнул обезьянистого дядю другой, со шрамом через лицо, усаживаясь за руль автомобиля.

— А вы китаец? — спросил неугомонный ребенок третьего, узкоглазого коренастого дядю, который усаживался на заднее сиденье.

— Типа — да, — неожиданно тонким голосом ответил дядя.

— А куда вы дядю Толю везете?

— В музей, — откликнулся четвертый, бритоголовый дядя, и тоже исчез в чреве машины.

— В какой?

Но белоснежная машина тронулась и исчезла в арке двора.

Анна проснулась утром от запаха кофе. В первый момент ей показалось, что это мама хлопочет на кухне, готовит ей завтрак. Нет, мама в больнице, и сегодня она должна пойти туда. И мама ничего не должна заметить!

— Кофе готов! — раздался из-за двери мужской голос.

«Ах да, это Сева Голованов. Где он спал-то? Я ему даже не постелила… Ладно, он на боевом посту, а не что-нибудь там…» — Не очень внятно подумала Лаврова, накинула халат и вышла на кухню.

Шипела на сковородке яичница с помидорами, булькала кофеварка, в тостере поджаривались ломтики булки. Высокий мужчина деловито накрывал на стол.

— Я сначала в ванную, можно? — спросила Аня.

— Нужно, — одобрил тот. — Десять минут.

— Что? — не поняла она.

— Десять минут тебе на ванную. Потом завтрак.

— А потом?

— Потом я на работу. И ты, наверное, тоже. Правильно?

— Не совсем, — откликнулась Аня, закрывая дверь ванной комнаты.

Ничего себе порядочки! Это что у нас, курс молодого бойца? Упал, отжался? Где это видано, чтобы женщина собиралась на работу за десять минут? Ладно, после завтрака разберемся. Все-таки приятно, когда за тобой ухаживают, пусть даже выполняя служебные обязанности…

Как ни странно, она вышла ровно через десять минут. Влажные волосы были зачесаны назад, отчего лицо казалось старше и строже.

— Ничего что я так, без макияжа и укладки? — язвительно поинтересовалась она.

— Нормально. По крайней мере видно, что ты из себя представляешь на самом деле, — как бы серьезно произнес Голованов.

— И что? — тут же поймалась Лаврова.

— Да ничего особенного, — небрежно ответил Голованов и, увидев ее огорченное лицо, рассмеялся, показав ряд безупречно белых зубов.

И Аня, неожиданно для себя, тоже рассмеялась.

Они завтракали, и Сева рассказывал ей какую-то чепуху, не давая погрузиться в свои думы.

— Так я сейчас в «Глорию», а ты?

— Я на работу. Но мне еще собраться нужно.

— Сколько времени потребуется?

— Обычно требуется час.

— Ого!

— Так вы идите, я умею собираться самостоятельно.

— Не хочу я тебя одну оставлять!

— Так вы здесь на всю жизнь? — подняла бровь Аня.

— Поживем — увидим, — не обиделся Голованов. — Просто я обещал Денису приехать с утра.

— Да поезжайте, Сева! — устыдилась своего тона Лаврова. — Мне нужно причесаться и все такое… Мне при вас неудобно… И что вы боитесь? У меня замки крепкие.

— Это хорошо. Только к телефону не подходи, ладно? Я тебе буду на мобильник звонить. Куда после работы?

— В больницу.

— Что маме скажешь?

— Ничего не скажу.

— Ну и правильно! Не пугай ее. И вообще, может, ты эти деньги заработаешь. И очень скоро.

— Да? Как это?

— Я тебе потом скажу.

— Ага, ты прямо как…

— Скотников? — обиженно закончил он.

— Извини, Сева! — испугалась Аня. — Это я еще не в себе.

— Это точно. Ну да ладно. На больных не обижаемся. Пока… — добавил он. — Ладно, бывай, созвонимся.

И исчез. Анна уложила волосы, выключила фен и услышала телефонные звонки. Тут же схватила трубку: могла позвонить мама.