— Ты зачем… его убила? — едва слышно спросил я. — Зачем тебе это?

Вичка бросила безразличный взгляд на американца, склонила голову на бок. На миг ее глаза прояснились, мелькнуло что-то знакомое, но только на миг. Через секунду это были снова глаза беспощадного убийцы. Ласковым, никак не вязавшимся с ее видом голосом Вичка сказала:

— Они же стреляли в нас. Хотели убить. Даже убили нескольких… но мне не жалко этих девчонок. Они все… все такие… такие гадкие. Неужели ты трахался с ними? Это же отвратительно!

Я не ответил. Медленно-медленно, будто закипая, поднималась в груди лава ненависти. Я смотрел в знакомое лицо, в россыпь конопушек на щеках, в красивые глубокие глаза, но видел врага.

Я попытался подняться.

— Тебе помочь сесть? — участливо, с заботой осведомилась Вичка.

Я не успел ответить, с другой стороны провала послышалось кряхтение, шорох. Сначала в провале показалась голова Хранительницы, потом туловище, а еще через миг она ввалилась в комнату. Тяжело грохнулась оземь, поднялась. На полу остались кровавые отпечатки ладоней.

— Живой, скотина? — прошипела Арина.

Старшая Хранительница подняла щиток шлема.

Я увидел перекошенное ненавистью, бледное лицо, разбитые губы. Ее нос свернут набок, из ноздрей стекают две тонкие струйки. Веселкова хмыкнула, сделала шаг вперед, не убирая руку с правого бока. Из-под пальцев безостановочно хлестала тугая струя черной в темноте крови.

— Не подходи, — спокойно бросила Вичка. — Не трогай его.

Веселкова замерла, будто наткнулась на невидимую стену, удивленно вытаращилась на Вичку. Перекошенное ненавистью и болью лицо еще больше скривилось.

— Это еще почему, а? Или ты уже не хочешь справедливого суда?

— Не подходи, — глухо повторила девушка.

— Да кто ты такая, чтобы мне приказывать?! — взорвалась Арина. Но тут же поперхнулась криком, закашлялась. На губах запузырилась темная кровь.

— Его убью я, — неожиданно произнесла Вичка, не отрывая взгляда от меня. От ее взгляда у меня похолодело внутри. — Убью сама. А ты — уходи.

— Ах ты тварь! — тихо прошипела Старшая Хранительница. — Ты что себе позволяешь?! Я приказываю тебе…

Вичка спокойно встала, обернулась к Арине. Секунду она смотрела на Хранительницу, потом КАт в ее руках коротко грохнул.

Я оторопел. Тело Веселковой тяжело повалилось на пол, извергая потоки крови. От лица Арины остался только развороченный выстрелом череп и шлем. Вичка так же спокойно, будто ничего не произошло, вытерла запачканное кровью лицо, обернулась ко мне.

— Вот и все, Котя, — тихо произнесла Вичка. — Вот и все. Пришло время тебе ответить за все.

— Вика… — онемевшими губами прошептал я.

— Молчи, — неслышно ответила девушка.

Вичка подняла оружие, направила мне в голову.

Секунду она с болезненным интересом наблюдала за мной, потом тихо сказала:

— Прощай…

Где-то в глубине груди возникла пустота, будто я проваливаюсь в бездонную пропасть. А потом раздался выстрел…

Снег лениво, будто бы сомневаясь, падал на лед. Тучи полностью закрыли небо, еще час назад казавшееся прояснившимся. «Метель» вновь подступала. Уже усилились порывы ветра, замогильно завывающего в развалинах, усилился снегопад. Скоро с поверхности уйдут даже самые страшные твари. Ничто живое не может выдержать разбушевавшуюся «метель». Тем более человек.

Я шел почти вслепую. Голова отчаянно кружилась от слабости и потери крови, боль в раненой руке постепенно нарастала, пульсация нагоняла расплавленного металла в кровь. Оставшиеся три процента заряда в «умной броне» теперь не могли обеспечить тепла и полной защиты. Только усиление гидравлики. Когда закончится и это — наступит конец. Уже сейчас грудь отчаянно холодит, и сердце, то ли от потери крови, то ли от холода, едва бьется.

— Все, Джей, скоро будем дома, — хрипло сказал я и сам не узнал своего голоса. Отрешенность и обреченность настолько явно сквозили в словах, что мне на миг сделалось жутко. Куда уж там утешать серьезно раненого американца. Впрочем, через секунду мне вновь стало все равно.

Висящий на правом плече и истекающий кровью Джеймс Дэйсон ничего не ответил. Он уже давно потерял сознание.

Словно призрак восставшего из пепла Феникса, американец появился в самый последний момент. Уж не знаю, как ему удалось пробраться по коридору с такими ранами, как у него, наверное, он очень хотел жить. Или не хотел, чтобы мы с Джексоном его бросили. Но он прополз, преодолел, прогрыз это расстояние! И увидев своего друга и товарища мертвым, а меня под дулом КАта, сам схватил отброшенное Вичкой мое оружие. Я смутно помню выстрел и вспышку огня в темноте. Но зато на всю жизнь (а много ли мне ее осталось?!) я запомню, как медленно падало тело Вички. Будто подбитая на лету птица, нелепо размахивая руками, она упала на заледенелый пол. Я навсегда запомню ее лицо, до самого конца выражавшее смесь удивления и боли. Вичка смотрела на меня, и ее глаза выражали любовь… ту, что навсегда исчезла под ледяным покрывалом «метели»…

Пуля американца попала в щель «умной брони», поразив девушку прямо в сердце. Я не помню мига, когда спасший мою жизнь в последний раз Джеймс впал в беспамятство. Я закричал. Не обращая внимания на боль в изувеченной руке, вскочил и бросился к Вичке. Я проклинал умелых и беспощадных убийц американцев, что так неожиданно появились на моем пути. Я молил Бога, чтобы моя женщина выжила, чтобы я смог спасти ее. Ведь это уже конец пути, до Кремля рукой подать. А там наверняка есть врачи, что смогут помочь…

Помню, я уцепился изо всех сил за эту мысль. Быстро и суматошно содрал броневые пластины с Вички, ножом вскрыл комбинезон. Не обращая внимания на отверстие под грудью девушки, из которого медленно вытекала густая темно красная кровь, я сделал искусственное дыхание… потом массаж сердца, растирал конечности… это был миг отчаяния…

Сколько я пролежал в тех развалинах? Минуту? Час? Сутки?!

Я пришел в себя с трудом. Просто вдруг осознал себя обнимающим холодное тело Вички. Ржавым и зазубренным ножом палача проникла в сознание мысль, что она мертва… Ее убил американский спецагент, чтобы спасти… МНЕ жизнь… Это было последнее, что смог сделать Джеймс. И я, перед тем как взвалил его тело на плечи и отправился в путь, нашел в себе смелость заглянуть в лицо Виктории в последний раз…

Я не знаю, чего больше сейчас во мне: радости, облегчения или тупой боли? Спокойное, умиротворенное лицо Вички навсегда останется таким для меня… Не будет больше бреда и боли… так же, как не будет и ее…

Вместе с кромешной болью утраты возник вопрос: зачем все это? Ради чего? Весь этот путь, лишения, убийства… зачем?..