...Внимание всех приковано к центру вырубки, к уродливому деревянному сооружению, стоящему там.

Это костер — огромный куб из толстых поленьев, почти бревен, в центре его — столб из грубо обтесанного кленового ствола. Столб выдержан несколько недель в морской воде — чтобы не прогорел, не обрушился раньше времени.

К столбу прикована женщина. Черные с проседью волосы разметались по плечам. На женщине куртка из тонко выделанной кожи и такие же обтягивающие брюки — и то и другое разорвано, испачкано спекшейся, кровью.

Взгляд женщины скользит по лицам и кажется безумным. Но разум не оставил ее. Она понимает — все эти люди собрались, чтобы убить. Убить ее. Убить жестоко и страшно. Или — посмотреть, как убивают.

Начало казни затягивается.

Все словно ждут чего-то или кого-то.

Среди собравшихся зреет недовольство. Слышится ропот. Нечастое ныне зрелище — сожжение ведьмы. Индейской колдуньи. Пришли не только жители ближайшего городка Манхеттена и любопытствующие зеваки из Нового Амстердама — люди приехали издалека, приплыли с обоих берегов Гудзона, и из Олбани, и из Хобокена, и из крохотных безымянных поселков Пойнт-но-Пойнта. Привезли с собой жен и детей, а устроители праздника всё медлят...

"Отчего ОНА медлила?! - вопрошает у Базарги Князь Ста Имен. — Отчего не покинула тотчас же эту оболочку?! Не перешла в другую?!"

ОН в ярости. ОН готов — и очень хочет — явиться сюда во всей силе своей и обрушить гнев на ЕЕ палачей. Но это невозможно. Все, кого видят Нерожденные, и без того давно мертвы.

Зверь не отвечает. Лежит на траве, свернувшись клубком. Люди — призраки людей — подтягиваются все ближе к месту аутодафе, сбиваются все более плотной толпой. Но место, где лежит невидимая для них Базарга, обходят.

Наконец Базарга посылает ЕМУ мысль, спокойную и холодную:

"Умерь эмоции, Князь. Все это было, и прошло, и ничего изменить нельзя. Ты энаешь, что с оболочкой можно сотворить что угодно, но Нерожденную этим не убить. Но они смогли сделать что-то иное. Мы должны понять — что".

ОН умеряет эмоции. Размышляет — стараясь делать это спокойно. О том, что остатки душ всех этих людей — слабые отзвуки, разбросанные по Реальности — можно собрать воедино. Трудно, но можно. Можно даже вернуть им тела, точно те же, собрав рассеявшиеся по их Миру атомы и молекулы. Еще труднее, но тоже можно. Воскресить призраки — и воздать им огнем за огонь. А можно, не мудрствуя лукаво, найти их потомков — те тоже несут след предков в телах и душах...

Мимолетно думает: Дарящая наверняка простила своих палачей. Пронзающий прощать не привык.

Ну наконец-то! — толпа облегченно вздыхает.

От берега, от причалившей большой барки, к ним поднимается группа людей, одетых куда богаче прочих собравшихся. Поблескивает золотое и серебряное шитье, сверкают бриллианты на дамах... Дождались. Скоро начнется.

Взгляд привязанной к столбу женщины устремляется к вновь прибывшим — и уже не отрывается от них. Там, опираясь на руку человека в алом капитанском мундире, идет девушка. Глаза ее затуманены — кажется, что девушка не видит ничего перед собой. Так оно и есть...

Индейская колдунья Наимсуигок («Дарящая Свет») облегченно вздыхает. Смерть не страшит ее. Но не хочется умирать, не передав своего дара. Дар пришел к ней давно. Дар видеть людей и вещи — не глазами. Дар исцелять болезни — просто одним присутствием своим рядом со страждущим. Дар изгонять из душ страх, боль и ненависть — и привносить Любовь... Издалека, очень издалека шли к ней люди, чтобы получить частицу Света — с берегов Потомака и Саксуигана, из глухих канадских лесов и далеких закатных прерий...

Она знает, кому передаст всё. Дочери. Пусть та отреклась от имени и от предков, пусть шею ее давит цепочка креста, а рука опирается на локоть Рейнольда Поллака, убийцы в расшитом капитанском мундире — именно он руководил облавой на «ведьму Гудзона» в неприступных скалах Таппан-Зее...

Пусть...

Получит дар — и станет иной.

Женщина полностью сосредоточена на том, как передать свой дар. И не видит того, что могла бы увидеть — не глазами.

...Пастор ван дер Гроодт отходит от костра, сокрушенно покачивая головой: ведьма понимает и по-голландски, и по-английски, но лишь смеется на предложение умереть во Христе. Губернатор ван Твиллер подает знак. Четверо мужчин подходят к костру с четырех сторон — их факелы горят чадно, пламя в этот солнечный день кажется тусклым и холодным. Но прослойки сухого хвороста, разделяющие слои бревен, вспыхивают дружно и жарко.

И тут...

Тут что-то странное происходит с людьми, с призраками людей. Они недоуменно оглядываются по сторонам и смотрят друг на друга. У всех ощущение — будто вниз по хребту им провели чем-то холодным и острым.

Они не знают, что сквозь время и пространство услышали рык Князя Ста Имен.

ОН рычит — и Реальность содрогается от ЕГО рыка. На картину прошлого, созерцаемого Нерожденными, наползает паутина трещин.

«Я воскрешу их! Я найду их потомков! Они будут умирать в огне тысячу тысяч раз!!!»

— Найди. Воскреси, — отвечает Базарга словами. — Но сейчас сделай милость: заткнись! Из-за твоих воплей мы ничего не увидим! Ты похож на смертного малолетнего мальчишку, утопающего в соплях лишь оттого, что его мать насилует ландскнехт, заглянувший в дом попросить кружку воды!

Сокрушающий смолкает, пораженный. Впервые — за всю Вечность их знакомства — зверь обращается к НЕМУ подобным образом. Тон, сравнения... Никто и никогда не смел говорить так с Князем Ста Имен.

Найти достойный ответ ОН не успевает.

Губернатор ван Твиллер слывет гуманистом. «Ведьма Гудзона» осуждена на милосердную смерть от быстрого огня — верхние слои бревен не вымочены в воде, вспыхивают быстро. Ведьма через две-три минуты задохнется в дыму — и не будет, в отличие от казнимых медленно, видеть и ощущать, как медленно обугливаются ее ноги в жаре, сочащемся сквозь сырые бревна.

Сквозь дым и пламя Нерожденные видят: голубая молния бьет из костра. Бьет в группу людей, стоящих поодаль, на возвышении, на лучшем месте.

И тут же, одновременно — другая молния! Желтая! Откуда-то со стороны.

Молнии скрещиваются. Всплеск энергии от двух столкнувшихся Сил ощущается даже сквозь череду столетий. Картинка давно умершего мира мутнеет и становится полупрозрачной.

Князь и Базарга не в силах больше удерживать видения давно минувшего. Сквозь рассеивающиеся призраки людей и деревьев медленно проступают черты настоящего, сегодняшнего Мира. И Князь смотрит на них с мрачной и холодной неприязнью. Дольше всего на фоне усеянных окнами каменных громад виден призрак костра и призрак корчащейся в Дыму женщины. Когда длинные, черные с проседью волосы вспыхивают, — призраки исчезают.