– О великая Мортис! К тебе обращаюсь я, человек, преклоняя голову и раскрывая душу… – проговорил отец Себастьян, набирая воздуха, чтобы продолжить свою речь.

Но его прервал негромкий, но исполненный силы и достоинства голос:

– Не стоит поминать богиню нашу человеческими устами. Мортис не любит людей, считая их сорной травой. И это справедливо, ты не считаешь?..

– Граниэль! – проговорил Себастьян, озираясь. – Я не вижу тебя, покажись!

Из-за ближайшего ствола показалась тонкая фигура, в темноте почти неотличимая от человеческой. Как известно, из всех народов Невендаара эльфы, в том числе и темные, больше прочих похожи на людей – и от того, наверное, еще сильнее взаимная неприязнь между этими расами.

– С чем пожаловал, инквизитор? – поинтересовался тот, кого назвали Граниэлем.

– Помнишь, как я помог тебе однажды, вытащив из лап экзекуторов? – проговорил отец Себастьян. – С тебя как раз собирались снять кожу, как с вражеского лазутчика…

– Это непросто забыть, – усмехнулся его собеседник. – Посещение ваших подземелий – весьма ценный урок для вольного жителя тенистых лесов…

– Но согласись, вольному жителю лесов нечего делать в столице Империи, – сказал Себастьян. – Не тесен ли этот парк темному эльфу?

– Таково мое предназначение – идти вперед, узнавать и сообщать своим соплеменникам обо всех имеющихся угрозах.

– Да, таково назначение всех вражеских лазутчиков, – язвительно сказал Себастьян. – В том числе – эльфийских мародеров!

– Но как же тогда назвать того, кто снабжает неприятельского лазутчика сведениями, подрывающими безопасность собственного народа? – поинтересовался Граниэль.

– Не будем усложнять наши отношения пустыми словами, – сказал Себастьян. – Я оказал тебе несколько важных услуг. А теперь я сам нуждаюсь в твоих услугах, мародер.

Граниэль тихо приблизился, и теперь в призрачном свете луны, пробивающемся сквозь густые кроны, стало видно его лицо – с тонкими, нечеловеческими чертами, поджатыми в сомнении губами.

– Услуга… – проговорил темный эльф. – Это выражение в устах инквизитора звучит зловеще.

– Так и есть, – спокойно сказал Себастьян. – Я не претендую на звание праведника, но и тебе, коварному шпиону, оно не достанется.

– Так чего же ты хочешь от меня, инквизитор? – медленно спросил темный эльф.

– Ничего особенного, – сказал Себастьян. – Я знаю, что ты – отличный стрелок…

– Я должен кого-то убить? – прищурился Граниэль. – Может, ты с кем-то меня спутал? Может, я и мародер – но не наемный убийца…

– Этого я не говорил, – возразил Себастьян. – Все, что от тебя требуется, – пустить стрелу в определенное время в заранее намеченную точку. Тебе не придется стрелять в кого-то конкретно…

– Как интересно… – проговорил Граниэль, сверля Себастьяна взглядом.

Лицо инквизитора оставалось непроницаемым. Он продолжил:

– Ты должен в назначенное время послать две стрелы в окно Магистрата. Позже я скажу, какое именно окно. Окно будет завешено толстой портьерой – так что тебе потребуется все твое искусство. Первая стрела должна пробить портьеру и пролететь по центру окна, в пяти шагах от него, на высоте двух локтей над подоконником…

– Хитро задумано… – медленно проговорил темный эльф. – И я не буду знать, кого именно убил?

– Ты не будешь знать, убил ли кого-либо вообще, – уточнил отец Себастьян. – Если тебе от этого будет спокойнее…

– Мне будет спокойнее, если сдохнет еще один инквизитор, – с чувством произнес Граниэль. – И еще спокойнее – если вы все друг другу перегрызете глотки…

– Вот и славно, – отозвался Себастьян. – И еще один важный момент: стрела должна быть человеческая…

– Само собой! – фыркнул темный эльф. – Зачем давать Империи повод к новой войне?

– …и отравленная, – добавил Себастьян. – Вот этим ядом.

Он достал из складок одежды и протянул эльфу небольшую склянку.

– Вторая стрела должна попасть туда же – но на излете, – сказал Себастьян. – Пусть она будет тупая. И главное – без яда.

– Ты ведешь опасную игру, Себастьян, – заметил Граниэль, принимая склянку.

– Уже не я – игра ведет меня, – сказал инквизитор с мрачной усмешкой. – А теперь обговорим детали…

После стычки с отрядом Ферре Ламберт решил изменить маршрут. Не было никаких сомнений, что на большой дороге вновь придется столкнуться с неприятельскими доносчиками, а следом – и с новыми засадами. И вряд ли стоит уповать на столь удачный исход, как в предыдущей схватке. Наверняка озлобленный инквизитор подготовит такую встречу, которой ни рыцарям, ни их слугам уже не пережить.

А потому было решено свернуть с дороги и двинуться более сложным маршрутом, петляя и запутывая след. Также старались избегать селений и встреч с незнакомцами. Это, конечно, значительно удлиняло путь, но в данном случае представлялось наилучшим решением.

Путь вне дороги был утомительным – холмы сменялись оврагами, в густой траве заплетались ноги ослов, в камнях спотыкались лошади. Пару раз встречались болота, которые приходилось обходить, рискуя заблудиться и пропасть в коварных топях.

Тем не менее, именно сейчас ко мне вернулась муза. До этого, изрядно напуганная происходящим, она пряталась в каких-то пыльных уголках души. Теперь же мне хотелось сочинить что-нибудь, чтобы взбодрить уставших друзей. Устроившись с лютней на осле, в крайне неудобной позе, я все-таки умудрялся играть и петь.

И поскольку из головы никак не шел последний бой с негодяем Ферре, сама собою сложилась песенка про инквизитора:

В подвалах темных инквизитор трудится затем,

Чтоб стало чище на земле и лучше – но не всем.

И вот решает он, кого позором заклеймить,

Кто будет проклят, а кому вообще не стоит жить!

Но как-то раз пришел донос, и все бы ничего —

Но видит он, что донесли ему же – на него!

Но долг превыше кумовства – донос и есть донос!

На дыбу вздернул он себя и начал свой допрос.

«Признайся, – стонет он, – что ты якшался с Сатаной!»

«Неправда, – стонет он в ответ, – за Бога я горой!»

«Ах, так, проклятый еретик! Сунь руку в кипяток!»

«Не надо, сударь! Все скажу!» – «Вот то-то же, браток!»

«Во всем признаюсь, но скажи – донес кто на меня?»

«Изволь, скажу, секрета нет: доносчик этот – я!..»

Надо сказать, песенка имела успех.

Хохотал Грош, и без того ставший уже поклонником моего скромного таланта. Смеялся и доблестный Стаффорд, считавший себя ценителем всякого рода искусств. Мое пение, правда, не шло и в сравнение с утонченным мастерством придворных поэтов и музыкантов, но, как известно, на безрыбье и рак рыба. Даже обычно серьезный Ламберт сдержанно улыбался, не упустив случая отвесить пару тяжеловесных гвардейских шуточек по поводу его святейшества.