А: Был еще один важный сюжет: отставка Коржакова и Барсукова. Что там происходило?

Ю: Произошло вот что: по сути, две команды окончательно разорвали все отношения, хотя в общем-то занимались одним делом. В тот момент Дума приняла решение о том, что она денонсирует Беловежские соглашения. С юридической точки зрения ситуация совершенно дурацкая и невозможная: этим постановлением Думы мы возвращались в Советский Союз. Раз Беловежского соглашения нет, значит, все республики присоединяются обратно.

А: Формально – да.

Ю: Это было такое обострение, на которое Дума намеренно пошла. После этого, естественно, Борис Николаевич был абсолютно заведенный. И в этот момент Коржаков, Сосковец и команда предлагают решение: отменить президентские выборы в июне, перенести их на два года. Через два года Ельцин уходит обязательно – он об этом официально объявляет – и проводятся новые выборы.

Почему Борису Николаевичу эта идея нравилась? Она на самом деле была ему близка. Во-первых, он не хотел участвовать ни в каких дурацких выборах. Во-вторых, это всего два года, а не четыре, тяжелющих. Два года он выдержит, а за эти два года точно можно найти человека, который легко выиграет выборы. Все это очень ложилось ему на сердце. Поэтому сильно его уговаривать Коржакову не пришлось. Я думаю, на самом деле уговаривал Коржаков, а не Сосковец – у Сосковца все-таки не было такого контакта. И Коржаков его уговорил: Борис Николаевич дал команду готовить документы.

А: Это произошло в апреле?

Ю: Это был март 1996 года. Поскольку есть приказ президента, началась подготовка документов по переносу выборов. Но при этом абсолютно все помощники были категорически против этого. С Борисом Николаевичем встречался Сатаров, передавал позицию помощников Илюшин. Борис Николаевич не обратил внимания на то, что у них такая позиция. Он продолжал двигаться этим путем. Дальше счет пошел, по сути, на часы. На самом деле отказ от выборов был бы тотальной катастрофой для страны и для Ельцина.

А: Это полная дискредитация либеральных, демократических идей.

Ю: Абсолютно. На мой взгляд, три человека сыграли важнейшую роль в том, что страна все же двинулась в правильном направлении. Черномырдин, который был против этого. Министр внутренних дел Куликов, который пришел к Борису Николаевичу и сказал: “Мы не в состоянии будем удержать людей. В 1993 году, когда огромное количество людей были готовы идти на психологически сложный выбор, это было возможно, но в 1996-м такого ресурса нет”. Куликов в книжке[94] подробно это описывает. И третий человек – Чубайс, который, по сути, поставил точку.

А: Уже будучи руководителем аналитической группы?

Ю: Он уже был назначен замруководителя штаба, аналитическая группа тоже работала. Чубайс попал к Борису Николаевичу благодаря Татьяне, потому что Ельцин не хотел его принимать. У Татьяны состоялся сложный разговор с Борисом Николаевичем: “Папа, тебе обязательно нужно его принять”. А он говорит: “Не буду его принимать, потому что знаю, что он скажет. Нечего мне добавить, и так тут сложная история”.

Тем не менее Татьяна смогла убедить Бориса Николаевича. Пришел Чубайс, и у них состоялся очень тяжелый разговор. Я думаю, Чубайс его перескажет. И Борис Николаевич отменяет полностью все решения.

А: И убирает Сосковца?

Ю: Нет, это произошло позже. Продолжается тяжелая, сложная президентская гонка, где Борис Николаевич ездит по стране, выступает – делает вещи, которые он делать не привык. Вспомним знаменитую историю, когда на заседании штаба Малашенко показал Борису Николаевичу две фотографии. Одна фотография 1991 года – он весь в толпе, куча народа. Вторая фотография предвыборной поездки Бориса Николаевича в 1996 году – чиновники, охрана и народ где-то вдалеке. И Малашенко говорит: “Борис Николаевич, если вы не станете тем, кем вы были, шансов у вас нет”. Кстати, это Ельцину как раз нравилось – идти в народ, идти к людям. Но какие-то вещи Борис Николаевич делать не привык, не любил: сниматься в предвыборном ролике или давать специальные интервью, особенно длинные. Там, например, было интервью, которое снимал Эльдар Рязанов.

А: Я помню: интервью было дома, он снимал семью. Это была очень теплая передача[95].

Ю: Да, но Борис Николаевич категорически не хотел. Пришлось сделать. То есть он стал делать очень много вещей, которые были ему непривычны и некомфортны. И в тот момент возникают уже совсем горячие, тяжелые отношения между Коржаковым, Барсуковым, Сосковцом с одной стороны, а с другой – Чубайс, плюс аналитическая группа, плюс Березовский, Гусинский и все остальные.

И тут мы возвращаемся к Боре Березовскому. Где-то конец мая – начало июня. Он звонит и говорит: “Надо срочно встретиться, очень важная история. Нужно встретиться с Борисом Федоровым, и обязательно, чтобы Таня это услышала, потому что она должна быть в курсе, что там происходит”.

Я был уверен, что Борис Федоров – это министр финансов, который что-то там про финансовую ситуацию расскажет. Приезжаем, но там не Боря Федоров – министр, а Боря Федоров, который связан с теннисом, – близкий друг Тарпищева, который возглавлял Национальный фонд спорта. Дальше в течение полутора-двух часов идет монолог Федорова, который рассказывает, как Коржаков наезжает на бизнес, как он требует деньги. Полтора-два часа разговоров про Коржакова.

А: И все это накануне выборов.

Ю: Две недели примерно до выборов. Таня всегда с Борисом Абрамовичем была на “вы”: “Борис Абрамович, спасибо, но надо было предупреждать все-таки, с кем встреча”.

А: И насколько это уместно сейчас, когда выборы на носу.

Ю: Да. Мы говорим с Чубайсом, что Борису Николаевичу не надо ничего этого рассказывать, потому что это история, которая точно несвоевременна. А через два дня в “Московском комсомольце” выходит статья, где появляется распечатка всего этого разговора на полполосы. То есть Боря записал этот разговор, Боря выложил его в “Московском комсомольце”[96]. Ну, на самом деле это подлость, гадость. Я, естественно, примчался к нему: “Боря, это что такое?”

А: А его единственная цель была – сместить Коржакова.

Ю: Да, Боря играл на обострение. Но он говорит, что никакого отношения к этой записи не имеет, что это либо ФСБ записало с дальнего расстояния, либо сам Борис Федоров записал. Я все-таки съездил к Борису Федорову, который поклялся, что его тоже подставили, потому что он собирался это рассказать, не засвечиваясь. Ему иметь врага в виде Коржакова абсолютно ни к чему.