Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Люди в бригаде все молодые. Подчинялись Исаю Колумбику с первого слова. Был он для них судья и отец, а также тонкий организатор, бравшийся только за ту работу, где можно неплохо подзаработать. Пьянок в бригаде не было. За исключением выпивок в праздники, на которые каждый раз приглашали Раскова.
Потому-то сворот с магистральной дороги к реке и был для Володи объектом приятным. Тут и дел-то для мастера никаких. Пройдись по прорубленной трассе, заме́ряй диаметры пней, какие бригада накорчевала, вырвав их топорами и вагами из земли, да и только.
Однако была у Володи в пяти километрах отсюда зимняя трасса. Рубить ее начали от реки к лесным кварталам с переспелой сосной. Дорога должна пройти по верховьям логов. Изыскатели слишком легко и просто решили задачу — прогнали трассу единой прямой. Но сколько в эти лога предстояло засыпать земли! Земли, которую надо еще и найти, ибо брать ее прямо на месте, не изуродовав леса, было нельзя.
Расков пришел в кабинет начальника лесопункта.
— Как быть?
Мякин листнул пару раз рабочие чертежи, посмотрел на Володю с вялой усмешкой, заранее этим подсказывая ему, что напрасно он на него питает надежду.
— Думай. На то тебя и учили. Но чтобы без этих, без насыпушек.
— Но вот же профиль! — Расков развернул свиток алой миллиметровки. — Вот красная линия! Вот лога с треугольниками сечений. В каждый из них надо бухнуть по триста кубов!
— Ну и что? — остановил его Мякин, подняв над столом немного рассерженное лицо.
Володя спросил:
— Может быть, отступить от проекта?
— Этого я от тебя не слышал, — ответил Мякин, вложив в свой голос предупреждение.
— Как же тогда? — изумился Володя.
— Действуй самостоятельно, — посоветовал Мякин. — На то ты и мастер, чтоб думать собственной головой.
И вот Володя на свой риск и страх, ориентируясь по буссоли, делал на трассе углы. Углы, которых быть не должно, но он их делал, лавируя между логами так, чтоб вообще избежать насыпных работ.
Сзади его подгонял лязг бульдозера, рявканье пил и грохот падающих деревьев. Мужики умели работать. Успевай втыкать только вешки. Но попробуй воткни их не так и не там. Володя боялся об этом и думать. За бросовую работу никто по головке его не погладит. И он, запаренно бегая меж деревьев, рубил топором визир за визиром, сверял по буссоли углы и, выдернув вешки, опять устанавливал их по новому створу, который, думалось, будет теперь наконец-то последним.
В бригаде Колумбика он появлялся где-то под вечер. Усталый, издерганный, здесь при виде азартно старавшихся мужиков он снимал с себя нервную напряженность. Особенно было приятно ему оттого, что корчевщики при его приближении не останавливали работу и даже еще энергичнее тюкали топорами, перерубая у пней подрытые заступом корни. Один лишь Исай, округлый и плотный, как кряж, с сидевшими на голове кренделек к крендельку курчавыми волосами, расправлял сутулые плечи и улыбался:
— Сколько пней — столько и окаянных! Держат в земле дешевыми когтями! Аж топоры затупились!
Володя цеплял крючком метровой линейки срезы откинутых в стороны пней, брал поточнее отсчет, занося в записную книжку все цифры. Принятых пней было много.
Володя чувствовал, что мужики зарабатывают прилично. Мастер радовался за них. Все же последние дни работают в лесопункте. Пусть напоследок им повезет, а они увезут отсюда хорошие деньги.
Не знал Володя того, что корчевщики в эти последние дни постараются в свой карман положить значительно больше, чем заслужили. Сыграло в их пользу то, что мастер был юн, неопытен и наивен. Они искусственно создавали видимость страстной работы, хотя работали плохо, больше сидели, и кто-то один наблюдал, чтоб, увидев мастера на подходе, продемонстрировать тут же свои фантастический темп.
Главное, без чего они не могли обойтись, были пни. Их надо было найти. И корчевщики их искали. Находили около главной дороги, на территории нижнего склада. Не проходили и мимо гнилых, что торчали в лесу, заплыв мягким мхом, и стоило их легонько толкнуть, как сразу они и падали набок. Таскали многопудовые выскорни всей бригадой. Мелкие старались не трогать. Так как все понимали: чем толще пень, тем и цена ему выше. Клали их по краям раскорчеванной трассы и, где топором, где пилой, подсвежали разрубы корней, чтобы они не вызвали подозрений.
В день на корчевщика вышло в среднем рублей по семнадцать. Бухгалтер хотя и отдал кассиру на выплату эти наряды, но счел своим долгом сказать начальнику лесопункта:
— Не лишка ли наш Расков заплатил сезонникам за корчевку? Кадровые рабочие и то получают в два раза меньше. Быть может, тут что-то не так?
Мякин не удивился, однако черные брови сомкнул уголком, подержал их в таком положении пару секунд, а потом опустил.
— А ты, Леонид Алексеевич, на коне! Пожалуй, тут что-то зарыто! Так что давай! Карты в руки тебе! Продолжай!
Бухгалтер имел вид дородный, напоминая всей своей статью, тяжеловатой фигурой и беложавым лицом директора леспромхоза, однако был стеснителен и несмел и, когда начальство его хвалило, начинал волноваться и туговато соображать.
— Продолжать, Иван Севастьянович, что? Свою мысль? — спросил он, недостаточно сейчас Мякина понимая.
— Продолжай свой контроль. Доведи его до конца. Свяжись соответственно с кем надо. Пусть приедут и разберутся.
На этот раз Леонид Алексеевич понял Мякина точно и внятно. Приблизительно через час он связался с дирекцией леспромхоза. Оттуда ответили: «Изложите в письменном виде».
Леонид Алексеевич изложил и в этот же вечер отправил письмо в леспромхоз. Какой дадут ход, бухгалтер не знал. Одно понимал: кому-то за это придется ответить. Поэтому ждал с нетерпением, что будет дальше. Неделю ждал. Две. И вот уже месяц прошел. Той порой бригада Колумбика,
