Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Роан уронила шлем на пол. Он со звоном покатился и остановился у ее ног.
Гиффорд ждал.
Она медленно повернулась, глядя прямо на него широко открытыми глазами. Он так любил эти глаза, эти окна в мир еще не познанных чудес.
– Я… я понимаю, сейчас не лучшее вфемя… – пробормотал он и глубоко вздохнул, чтобы взять себя в руки. – Пфосто… может быть, я больше тебя не увижу, поэтому я хотел, чтобы ты знала…
– Падера не убивала его, – дрожащим голосом произнесла Роан. – Я его убила.
Ее слова оглушили Гиффорда, будто звон упавшего шлема. Он в смятении смотрел на Роан.
– Ты его убила? Что значит…
Девушка смотрела себе под ноги.
– Фоан…
Роан подняла голову. Она пожалела о своих словах: Гиффорд видел это по ее нахмуренному лбу, по горькой складке у губ.
– Скажи ему, Роан, – подбодрила ее Падера, поглаживая лошадиную морду.
Роан переводила взгляд то на Гиффорда, то на старуху, то на шлем.
– Растения, – наконец произнесла она. – Растения и камни, если их перемолоть… – она изобразила руками ступку и пестик, – я скармливала порошки мышам, которых держала в клетке. От некоторых их тошнило. А от других… – Она снова уставилась себе под ноги. – Мне нужно было знать, как они сработают на тех, кто размером больше мыши. Я дала порошок одной из овец Гэлстона. На следующее утро ее нашли мертвой… с пеной на морде.
Гиффорд не мог поверить своим ушам.
– Гэлстон проклинал богов, но это была я. – Роан наклонилась и подняла шлем. – Ивер убил мою мать. Забил ее до смерти. А я смотрела. Он хотел, чтобы я видела, чтобы я запомнила. И я запомнила.
– Тебе не нужно опфавдываться пефедо мной, – сказал Гиффорд. – Честно говофя, если бы я знал, я бы сам его пфикончил. Любой из далля поступил бы так же.
Девушка смотрела на него сквозь слезы.
– Но я была его рабыней, его собственностью. Он имел право…
– Нет, – отрезал Гиффорд. – Ни у кого нет такого пфава. Те, кто так говофят, пфосто хотят, чтобы ты так думала. Повефь мне, Фоан, я-то знаю.
– Но Ивер владел мной и мамой…
– Почему?
– Потому что он купил мою маму.
– Каким образом?
– Он выменял ее на шерсть и зерно у одного человека из Дьюрии.
– А как этот человек завладел ею?
– Мама была из гула-рхунов. Она попала в плен во время набега. Ее мужа убили, а ее продали в рабство.
– Фазве это пфавильно? Фазве это пфавильно, что ее захватили в плен? Мужа убили, пфодали в фабство? Фазве это пфавильно, Фоан? И что ты такого сделала? Если пфавильно, что кто-то может убить мужа и пфодать жену в фабство, почему же непфавильно, если дочь той женщины убьет своего хозяина, чтобы освободиться? У того, кто захватил дфугого человека в фабство, не было на это пфава, у него пфосто была такая возможность. А у тебя была возможность обфести свободу, Фоан. И возможность, и пфаво.
– Я убила человека. Я – убийца.
– Ты убила вфага. Ты – гефой.
– Откуда ты знаешь? В чем разница? На его похоронах многие плакали, я видела. Мои соседи, мои друзья рыдали над его могилой. Это все из-за меня. Я виновата. Ивер всегда говорил, что я – проклятие для любого, кто меня полюбит. Вот кто я – обуза и проклятие. Я заслуживаю всего, что со мной происходит. – Роан разрыдалась.
– Это непфавда.
– Это правда! – крикнула она так громко, что гномы обернулись и даже Нараспур вздрогнула. – Я тебе небезразлична, разве не так? Ты любишь меня. Ведь любишь?
Гиффорду показалось, будто она засунула руку ему в грудь и вытащила его сердце. Он стоял столбом, растерянный и беспомощный под ее взглядом, полным слез.
– Больше всего на свете, – кивнул он.
– Вот видишь, – сказала Роан. – И что теперь с тобой будет? Ты ведь… ты ведь… – Она стиснула зубы и вытерла глаза. – От меня одни несчастья.
Гиффорду отчаянно хотелось обнять Роан, прижать ее к себе, поцеловать на прощанье. Он поднял руку, чтобы прикоснуться к ней, но увидел, как она отшатнулась, и замер.
– А я тебе поесть собрала, – сказала Тресса, заходя в кузницу.
У нее в руке была торба с едой и фляга с вином.
– Да ты, я вижу, веришь в удачу, – заметил Потоп.
Он дорисовал последние значки на шкуре лошади и подул, чтобы скорее просохло.
– Этот парень победит. Нельзя же всю жизнь проигрывать, верно я говорю?
Гномы переглянулись. Тресса их явно не убедила.
– Тебе пора, Гиффорд, – сказала Падера.
Старуха подошла к нему, держа в руках меч и ножны. Роан вытерла слезы и шмыгнула носом, взяла у Падеры меч и вручила его Гиффорду.
– Я сделала его специально для тебя.
Гиффорд с изумлением взирал на самый великолепный меч, какой ему доводилось видеть. Клинок блестел так же ярко, как и доспехи.
– Я понять не могу… как ты успела сделать все так быстфо?
– Совсем не быстро, – ответила Роан. – Эти доспехи и меч… я делала их тебе в подарок. Падера сказала, однажды они тебе понадобятся. Я не умею делать красивые вазы. Это не амфора с твоим портретом, но… это лучшее, что мне удалось создать. Я вложила в них свою душу. Эти доспехи легче и крепче любых других; меч острее бритвы, и он так сияет на солнце, что глазам больно.
– Она не шутит, – вставил Мороз. – Это самое лучшее оружие, которое мы видели.
Потоп кивнул. На памяти Гиффорда эти двое впервые согласились друг с другом.
Юноша взял меч из рук Роан, удивляясь его легкости.
– Вы в куфсе, что я не знаю, как с ним обфащаться?
– Ты в куфсе, что это не имеет значения? – Падера пристегнула ножны к его поясу. – Тебе пора.
Гномы поставили рядом с лошадью ящик, чтобы Гиффорд мог забраться ей на спину. Малькольм гладил лошадь по морде и что-то успокаивающе шептал. Гиффорд шевельнул здоровой ногой. Он чувствовал, как животное дышит под ним, и с каждым вздохом ему казалось, что он вот-вот упадет. Малькольм вложил в его дрожащие руки уздечку.
– Свяжи концы, чтобы они не упали, – посоветовал он. – Нараспур – очень умная лошадь. Она чувствует, что ты боишься, и твой страх пугает ее. От страха она может попытаться сбросить тебя. Так что ты лучше не бойся.
– Как же мне не бояться?
Малькольм улыбнулся.
– Тебе предстоит проскакать через лагерь фрэев, которые попытаются убить тебя мечами, копьями и магией. В этих обстоятельствах вряд ли следует бояться, что ты упадешь с лошади. Нараспур – хорошая лошадь и очень храбрая. Она поможет тебе, если ты ей позволишь. Доверься ей, и она доверится тебе.