– Ну да, – кивнула Джессика. – Видите ли, хоть Урсула и веласебя так, словно только и мечтала повидаться с леди Элинор, с человеком надеревянной ноге или бедным поэтом, она в самом деле была до чрезвычайностипуглива. Чуть ли не в обморок падала от любого внезапного звука за спиной,никогда не гасила свечей на ночь, а если и выходила по ночам из своей спальни,то лишь когда безумие совершенно овладевало ею. После таких путешествий онадолго билась в припадках, изгоняя из себя ночные страхи.

– Вы хотите сказать, – с трудом собирая мысли, забормоталаМарина, – что Урсуле привиделся призрак и она бежала от несуществующегопреследователя?

Джессика выпрямилась и глянула на нее вприщур. Будто лезвиемполоснула!

– От несуществующего преследователя? О нет, я вовсе не этохочу сказать. Призрак не задушил бы несчастную даму ее собственной фатой! Яхочу сказать, что преследователь изображал привидение, зная, что это можетлишить Урсулу остатков разума и сил. А потом, когда это произошло, он безпомех, хладнокровно задушил ее, на всякий случай сбросив еще и с башни. Изнаете что, Марион… Я уверена: убийца изображал не человека на деревянной ногеи не поэта, убившего брата. Думаю, он принял облик леди Элинор, ибо именно еебольше всех почитала и боялась безумная Урсула. А потом, сделав свое страшноедело, убийца вернулся к себе и снял ужасный наряд – какой-нибудь белый балахон,испятнанный кровью, и кровавые тряпки, которыми обвязывал запястья, чтобыуподобиться леди Элинор. И еще. Мне кажется, что убийца – женщина, совершенноубежденная в том, что никому и в голову не взбредет ее заподозрить. Она былауверена в своей безнаказанности, а может быть, убийство опьянило ее. Говорят,такое случается! Словом, она не позаботилась получше спрятать свой страшныйкарнавальный костюм, а бросила его в первый попавшийся угол… Где он и валяетсядо сих пор! – воскликнула Джессика, наклоняясь и доставая из-за шкафа комокбелого, испятнанного кровью тряпья. – Или вы скажете, что вам это кто-топодбросил в вашу запертую изнутри комнату?

Марина ничего не сказала: не могла.

Ноги подкосились, и она резко села на кровать.

Джессика, даже не взглянув на нее, прошла к двери ираспахнула ее. Вошел Десмонд. Марина лишь вздохнула – да так и замерла сполуоткрытыми губами. Десмонд тоже не глядел на нее: только на одежду в рукахДжессики.

– Так… А ведь я тебе не поверил, – хрипло выдохнул он иподнял измученные глаза на Джессику.

– Это… и в самом деле кажется непостижимым. Надо ещепроверить серое платье, – сказала та.

– Да, проверь, – безжизненным голосом проговорил Десмонд. НаМарину он не глядел, словно ее и не было в комнате.

Джессика тоже смотрела только прямо перед собой, когдаогибала кровать и шла к шкафу. Без спросу она открыла его, без спросу приняласьрыться в вещах, и Марина вдруг испуганно обхватила себя за плечи – ейзахотелось убедиться, а в самом ли деле она здесь сидит. Может быть, ее ивообще нет в комнате, раз Джессика ведет себя столь бесцеремонно, а Десмондстоит как неживой и тупо верит напраслине, которую возводит на нее Джессика?

Но именно в то мгновение, когда Марина убедилась вреальности своего существования, Джессика выхватила из шкафа платье и подбежалак свету.

– Вот пятна! – воскликнула она торжествующе. – Я так изнала, что она не позаботится их свести. Она не сомневалась…

– Да, – тем же мертвым голосом молвил Десмонд. – Она несомневалась ни в себе… ни во мне. А напрасно.

Тут он наконец поднял глаза, но почему-то не смотрел в лицоМарины, а на ее руки, которыми та все еще ощупывала свои плечи.

– Вижу, пальцы вы все-таки отмыли от крови, сударыня. Это,конечно, было проще, чем вывести пятна крови. – Он не глядя выхватил у Джессикисерое бархатное платье и сунул его в лицо Марине.

О господи! Да ведь это пятна от краски, которой Маринаперемазалась в комнате Джессики. На кровь они, может быть, и похожи, но…Чепуха! Пятна-то каким образом участвуют в паутине ужаса, которой опутанаМарина?

– О чем вы говорите, в толк не возьму! – выкрикнула она исама поразилась тому, как хрипло, неуверенно звучит ее голос. – Какое платье?Какие пятна? О чем вы говорите, когда кто-то убил Урсулу!

– Кто-то? – повторил Десмонд, отшвыривая платье. – А сегодняутром в лесу нашли чуть присыпанное песком тело капитана Вильямса сперерезанным горлом. Агнесс, Вильямс, Урсула… Кто будет следующим, Марион?Может быть, я?

И это были не последние его слова. Он еще успел сказать:«Ваш любовник схвачен и во всем признался!» А потом вышел, так ни разу и непосмотрев на Марину.

Джессика не удержалась и бросила торжествующий, но в то жевремя и опасливый взгляд: вдруг Марина примется оправдываться и не дай богсможет разубедить или хотя бы разжалобить Десмонда. Но та не шелохнулась, иДжессика удалилась в окончательном убеждении, что накрепко пригвоздила своюжертву. И чем дольше она будет в таком убеждении пребывать, понимала Марина,тем лучше.

Стало быть, Хьюго схвачен. Джессика и его не пощадила… Онпризнался. В чем, интересно знать? Уж, конечно, не в том, как ненасытная любовницав восторге скребла его спину ногтями! Небось нагородил целую гору вранья,очернившего Марину.

Урсула… Урсула погибла!

Марина прижала кулаки к глазам. Глаза болели, но слез небыло.

Любопытно бы узнать, сама-то Джессика, обвиняя Марину,верила в то, что говорила, или просто нагло, вдохновенно лгала, как она лгалавсем и всегда? Жаль, что она нашла дурацкий балахон за шкафом, а не то ещевопрос, какое «роковое» доказательство приберегла бы она для Десмонда. То-тонебось возликовала, увидев, что жертва клеветы избавила ее от хлопот поподтверждению обвинения!

Марина покачала головой. Нет, не так. Она опятьнедооценивает Джессику. Уж если она или Хьюго, а может быть, оба вместе следиливчера за Урсулой, то прекрасно знали: войдя в спальню Марины в белых тряпках, вобразе леди Элинор, Урсула вышла оттуда одетая как обычно. Да, Джессика играланаверняка. Она знала, что искать.