* * *

Из-под двери немилосердно несло по ногам. Баню топили с утра – теперь она почти выстыла. Одно хорошо: в такую холодину не сунется мыться всякая сила нечистая: банники, домовые, русалки, черти, призраки разные… Хотя для чего Марина здесь сидит, как не для вызывания призрака будущего жениха?! Ох, скорей бы уж он явился, пока никто не узрел слабый огонек в банном окошке, не явился посмотреть, что там, да не увидел хозяйскую племянницу сидящей перед зеркалом. Тогда плохо ей придется. Дядюшка еще задолго до Рождества грозился во всеуслышанье собственноручно выдрать всякую, кто осмелится снег полоть, воск топить, щупать бревешки в поленнице, бегать украдкою в овин – словом, выведывать судьбу.

Дядюшка, разойдясь, не знал удержу в суровости обхождения со своими дворовыми людьми. Разве удивительно, что ни одна из Марининых подруг – дворовых девушек, знавших ее с детства, – не решились разделить с барышней ее ночное бдение?

Марина вдруг спохватилась, что полночь наступит с минуты на минуту!

Она прислонила зеркало к чурбачку, придвинула ближе свечу, поставила рядом два серебряных стаканчика с вином и положила два ломтя пирога. Это было все, что удалось стащить: ключи от буфетов и шкафов с хорошей посудой тетка самолично носила на поясе. А вдруг Марине сужден царский сын? Да он просто не пожелает явиться к такой неучтивой невесте!..

Ой, пора начинать! Марина поглубже вздохнула – и чуть слышно произнесла заветные слова:

– Суженый мой, ряженый, приди ко мне вечерять!

Заклинание следовало произнести трижды. В другой раз голос звучал уверенней, ну а в третий и вовсе хорошо вышло:

– Суженый мой, ряженый, приди ко мне вечерять!

Девушка уставилась в зеркало так пристально, что заслезились глаза.

А там ничего не было, кроме дрожащей свечи и ее собственного бледного лица. Она вновь забормотала, стискивая ворот полушубка:

– Суженый мой, ряженый…

Горло вдруг перехватило. Отражение свечи заметалось, и Марине почудилось, что в зеркале распахнулся некий темный проем, откуда потянуло стужею, и там замаячила какая-то фигура, а потом показалось и незнакомое лицо.

Мужское лицо!

Незнакомец не отличался ослепительной красотой со своим худым лицом, дерзкими светлыми глазами и насмешливым ртом. Однако было в его настойчивом взгляде нечто, заставившее сердце Марины затрепетать, а губы ее невнятно прошептать новое заклинание:

– Люб ты мне, суженый-ряженый, а потому выйди в мир Божий хоть на час, хоть на минуточку!

И она замерла в ожидании: сбудется? Нет?

Сбылось! Лицо в зеркале заколебалось, а потом Марина ощутила движение за спиной.

Она обернулась – так резко, что едва не слетела с лавки, да он успел схватить ее за плечи и поддержать.

С трудом вспоминая, что требовалось по обряду, Марина едва не пригласила его отведать «питий медвяных да яств сахарных», но вовремя спохватилась: с той поры, как призрак выходил из зеркала, нельзя было ни слова молвить! Однако как же его пригласить к столу?.. И еще надобно улучить миг и выкрасть какую-нибудь вещь, ему принадлежащую, которая будет как магнитом притягивать суженого к суженой и не даст ему избежать предначертанного. Ведь с каждой минутою призрачный жених нравился Марине все больше!

Похоже, она ему тоже глянулась, потому что взор его так и горел. Они стояли, схватившись друг за друга, и рассматривали друг друга, и улыбались, а потом он заговорил…

У Марины громко застучало сердце. Конечно, он говорил на своем, призрачном языке, но она, к своему изумлению, понимала его речь! А была та речь очень для девушки приятная. Она-де, красавица неописуемая, с первого взгляда пришлась ему по сердцу, и как же он счастлив, что ветер странствий занес его нынче ночью на огонек одинокой свечи, столь таинственно мерцавшей во мраке!

Слова насчет ветра странствий несколько озадачили Марину. Что ли, он болтался где-то в воздухе над землей, в компании других таких же призрачных женихов, не зная, куда податься? И лишь нечаянно залетел именно на огонек Марининой свечи, а не какой-то другой? Да ну, пустое все это. Главное, что он здесь, что они пришлись друг другу по нраву!

Надо стать к нему поближе – тогда, может быть, удастся вынуть из кармана его бекеши что-то на память. А если он учует недоброе, схватит Марину за руку, словно жалкую воришку? Надо отвлечь его. Но как? Его улыбающиеся губы были совсем близко, и Марина подумала, что вот хорошо бы поцеловать его, а самой сунуть руку в его карман. Однако милому ее гостю пришла та же мысль, что и ей. Мысль о поцелуе.

Марине чудилось, что она плывет в каком-то бирюзовом тумане, растворяется в нем. Туман заполнил ее голову, всякое ощущение действительности исчезло. На миг привело ее в сознание ощущение чего-то болезненно-твердого, прильнувшего к бедрам, а потом вдруг стало больно груди. Марина приоткрыла скованные сладостной истомою веки и, увидев близко-близко затуманенные, отрешенные светлые глаза, поняла, что обнялись они с ее милым суженым столь крепко, что каждый изгиб их тел совпал с изгибом другого тела. Эта близость на миг испугала Марину: ведь жар, исходивший от тела незнакомца, едва не расплавил ее, раскалил, разжег – да так, что она начала задыхаться, будто в горячке.

Пол ушел из-под ног, странная тяжесть накрыла ее; Марина изумленно поняла, что лежит… и холодок коснулся ее обнаженной груди.

Он расстегнул ей платье! И что же делают его руки? Одна ласкает грудь, а другая осмелилась коснуться потаенного местечка, коего стыдилась и сама Марина, ибо именно оно было вместилищем греха?

Увы, грех вполне овладел Мариною! Чужая жаркая плоть вторглась в ее тело, причиняя жгучую боль.

Марина сдалась ей, подчинилась, и та вдруг отступила, словно обрадованная такой безусловной покорностью. Синие волны плыли перед ней; синие звезды качались на них, колыхались синие цветы. И вдруг волны вздыбились, цветы расцвели, звезды вспыхнули!

Счастье свершилось непереносимое, и сон, похожий на беспамятство, а может быть, беспамятство, похожее на смерть, накрыло Марину своим милосердным покрывалом.

В ту минуту, когда Олег Чердынцев впервые увидел эту Божью тварь: высокая шляпа торчком, власы до самых плеч, толстый галстук, в котором спрятана была вся нижняя часть лица, обе руки в карманах, – он едва не расхохотался до колик. Да неужто сия нелепая верста коломенская приходится ему, Олегу, кузеном?! И все из-за того, что сестрица папенькина, Елена Юрьевна, четверть века назад по уши влюбилась в какого-то заезжего милорда и была увезена им в туманный Альбион, где и произвела на свет этакое несусветное создание. Десяток лет тому назад она преставилась. Сэр Джордж, супруг ее, на свете тоже не зажился. Дошел слух, что он не то помер с тоски, не то взял и пронзил себя шпагой на гробе жены. Эта романтическая история потрясла все семейство Чердынцевых, наполнив его жгучей жалостью к единственному сынку бедняжки Елены. Отец Олега, граф Чердынцев, положил себе непременно устроить встречу Олега с кузеном, а чтобы сын его не выглядел в глазах младшего лорда Маккола пентюхом, нанял ему английского учителя. Все детство Олега было омрачено попыткой различить простое прошедшее время от прошедшего совершенного. У него с Мариной Бахметевой, дочерью недавно погибших соседей, был один на двоих учитель мистер Керк; и хоть Олегу до сих пор не удавалось повидать сию девицу (опекуны держали ее в черном теле, единственно не щадя деньги на образование, что было условием завещания), он заочно терпеть ее не мог. Ведь мистер Керк все уши Олегу прожужжал о том, какие необыкновенные способности к языкам у мисс Бахметефф!