– Буквально.

Подтаскивает к себе за бёдра, а я, взвизгнув, отталкиваюсь и смеюсь:

– Не разрешаю! Прочь, Бог Солнца.

– Ещё и так?

– Я просила подыграть, а не заигрываться.

– Подыгрывать не пришлось.

И он говорит, что фурор – как выражаемся мы, умники, и я в их числе – хитрая кошка – прошёлся по гостям и растоптал его; за таким движением нельзя не пойти.

– За тобой нельзя не следовать, ибо…

Не даю окончить:

– Как собачонка, значит?

– Издеваешься, – вздыхает мужчина и приглаживает ткань юбки. – Хочешь слышать это, верно? Хочешь знать, что тебя хочется слушаться.

– Не понимаю, о чём ты.

– Да, как собачонка.

Скидываю его руки с себя и велю:

– Сядь в ноги.

Хмурится и вопрошает спесиво:

– Ты хочешь, чтобы я слушался так?

– Переспрашиваешь, а, значит, в словах своих не уверен.

В тот же миг садится на одно колено и щекой припадает к разрезающей атласную ткань ноге.

– Не опасаешься, что некто явится в неподходящий момент и окрестит не самыми приличными словами в очередной раз?

– Я не опасаюсь за свою репутацию, ибо в ногах у меня ластится муж.

– Ластится… – словно пробует слово на вкус.

Развожу колени и подначиваю:

– Ждёшь следующей команды?

– Без согласия не возьму, ты знаешь, – смеётся он и – вдруг! – кто-то в самом деле объявляется на лестнице.

Повернувшая за угол пара ловит нас в очевидно компрометирующей позе, забавляется и бежит прочь. Хохот сплетается со скрипом уносящих половиц.

– Довольна? – восклицает Гелиос после исчезновения молодых.

– Более чем.

Прикусывает за щиколотку и ощущает припавшие на плечи руки, пользуется моментом и закидывает на спину. Велю статуэткой вернуть на место подле растения – злорадствует, говоря, что наигрался в мои игры и теперь ему потребны свои.

– Какие же? – восклицаю я, оглядывая удлиняющийся коридор с потолком внизу и из земли произрастающими хрустальными люстрами.

– В которых хищник волочет пойманную добычу на дерево.

Открывает дверь и, захлопывая следом, избавляется от меня: падаю на кровать. Сквозь распахнутые гардины заливается свет садовых фонарей и пробивающихся сквозь плотное небо звёзды.

– Ты ещё просто не представляешь, чего добилась, солнце моё, – приправляет Гелиос, расстёгивая и закатывая рукава рубахи.

– До какого каления довела тебя, хочешь сказать? – поправляю я, однако вместо встречного смеха получаю недобрую улыбку.

Но недобрую не равно злую. Равно злорадную. Хитрую, искушённую, довольную – собой и мной.

– Сегодня полнолуние, ты знала? Твоя приятельница на небе подглядывает за нами, посмотри, – говорит мужчина и выдёргивает из брюк ремень. – Я серьёзно. Посмотри.

Ищу подвоха, однако слушаюсь. Сползаю с кровати и подползаю к балконной двери, открываю её и заваливаюсь на ледяную металлическую жердь. Луна – в самом деле – подмигивает сквозь потоком идущие облака. Свет её озаряет сад – лабиринт и скамьи.

Шею придавливает рука, вторая ложится на бедро. Прохлада улицы и ночного воздуха обдаёт по коже, следом по коже обдают губы. Горячие, коньячные.

– Будешь просить, – улыбается Гелиос и прижимается вплотную.

– Посмотрим.

Не прекращаю издеваться, однако под ногами землю едва ощущаю.

– Это не вопрос и не предостережение, дорогая жена, это факт. Будешь.

Как же он это делал? Сводил с ума одной интонацией. Раздевал одним взглядом. Брал единым словом.

Забирается сквозь шлицы и – всего лишь – холодными пальцами вышагивает вдоль разгорячённой кожи внутренней части бедра. Не трогает больше – дышит в шею и тем обжигает ещё сильнее. Каждую часть его тела ощущаю особенно, напряжение – в особенности. Прогуливается по спине сквозь ткань и вгрызается в косточки лифа, разворачивает к себе лицом и, само лицо обдав лишь пьяным взглядом, слалом спускается по груди. Зажёвывает зубами, причмокивает, замирает внизу живота. Велит смотреть на смотрящую за нами покровительницу, а сам припадает к коленям. Запрокидываю голову, чтобы разглядеть луну, а мужчина запрокидывает голову, чтобы разглядеть меня. Цепляюсь за волосы и прошу больше. Проигрыш. Мне нравятся его игры.

Спаситель

Сквозь дрёму разглядываю хорошенькую жену, что наряжается у зеркала. Сегодня на ней платье небесно-голубого цвета; щиколотки режут воздух, волосы стегают открытую спину. Впервой наблюдаю столь открытые одежды на ней вне поместья.

– Собираешься всех очаровывать? – спрашиваю я.

– Очаровывать мне достаточно одного, – улыбается Луна и поправляет украшение.

Золотой змей обвивает тонкую шею и фигурной частью приземляется на ложбинку меж грудей. Мне тоже нравится сцеплять её шею – рукой.

Луна – после секундного стука – открывает дверь: взирает на прислугу – кукольную девочку с розовыми волосами – и принимает поднос, благодарит и посылает прочь.

– Ты позаботилась о завтраке?

Подступает и показывает хрустальные вазы, полные ягод. Крохотный кувшин плескает мёд, плоды напитываются большей сладостью. Клубника теряется в женских пальцах и целуется с налитыми губами. Сок течёт по подбородку. Луна смеётся – красиво, пытливо – и позволяет коснуться лица: протираю сухими пальцами мягчайшую кожу. Запускаю сладкие пальцы в рот и внимаю:

– Расскажи, почему так, – просит девочка.

– Что именно?

Очередная игра…?

– Мы можем растоптать эти ягоды и велеть нести иные, однако же люди – не боги – соскребают со своих земель последние зёрна и молятся на них, молятся как проклятущие.

– Каждый получает заслуженное, Луна. Иногда счастье нужно выстрадать.

– Чем же я заслужила билет в лучшую жизнь?

– Значит, заслужила.

– Сделав тебе хорошо?

– Не говори так.

Игра не заладилась.

– Да, ты прав. Ведь я сделала хорошо себе. Это тебе понравилось. Мой непокрытый эгоизм.

– И он. Но я, Луна, видел больше. И вижу сейчас.

Девочка отворачивается и засматривается на сбитую постель. Балконная дверь распахнута: выветривает животный запах и последствия лишённой сна ночи.

Прошу:

– Расскажи о тревогах. Что тебя беспокоит, чем обоснованы тяжёлые думы?

И она признаётся: рассказывает сон, который вернул её в былые земли и явил ещё большие лишения. Нефтяные жирафы десятками тянулись вглубь пустыни и молотом подобно дробили иссохшие земли, чумные твари сбегались к ветхим домам.

– Но, знаешь, что было хуже и страшнее всего? – спрашивает Луна и, закатывая ягоду черники в рот, качает головой. – Там не было тебя. Словно бы мы не познакомились. Я…

Глаза её – подведённые, угольные – наливаются слезами; проглатывает их, вмиг утаивает.

– Это всего лишь сон, – убеждает саму себя и всхлипывает. – Прости, не понимаю себя. Причин нет, но…

– Не объясняй.

Подхватываю её на руки и возвращаюсь в кресло. Утешаю и покрываю смоляные волосы прикосновениями и поцелуями. Иногда потребно смолчать, выслушать и обнять.

Примечательно, что перепады настроения у нас случаются исключительно в резиденции бога Жизни; в нашем же личном мире поместья Солнца не бывает