Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– У тебя всё впереди, – улыбаюсь я, глядя на танцующую жену.
– У нас, – обиженно поправляет она и вызволяет несколько рубашек. – Белая или фиалковая?
– А я могу выбрать «никуда не ехать»?
– Можешь, но какое в том удовольствие?
Спрашивает словно по носу щёлкает.
– Шучу, конечно. Мы должны: у тебя работа.
– Вечера в резиденции бога Жизни – услада для гуляющих, работа – лишь предлог.
– Хочешь сказать, когда оставлял меня в поместье, сам разгуливал и кутил?
– Что за слова такие, Луна? У кого этой гадости нахваталась?
– У супруга.
– Выскажи ему.
– Непременно.
– И хватит стыдить.
– Тогда фиалковая.
И Луна стряхивает её с вешалки.
– Швея доставит новые платья.
Девочка стаскивает с меня халат и протягивает рубашку.
– Ты не посоветовалась со мной?
– И бельё. Хотела сделать сюрприз.
– Тогда для чего расстроила его?
– Чтобы сделать акцент: мне нужно выгулить новые платья. А тебе – так уж и быть – покажу, что под ними.
Луна отходит к зеркалу и поправляет причёску.
– У кого ты научилась? – спрашиваю я.
– Научилась чему?
– Дразнить.
– У супруга, – в который раз отвечает девочка и ловит довольный взгляд в отражении.
– Выскажи ему.
– Непременно.
На утро следующего дня я пришёл беседовать с матерью, чтобы выявить поддавшееся сомнению родство с Джуной. Возможно, я искал оправдание совершённому. Возможно, я хотел знать: она мне не кровь, а потому мы могли возлечь рядом, могли объяснить интерес друг к другу.
– Джуна мне сестра? – спросил я.
Прямо.
– Что за вопрос? – напряглась мать. Обыкновенно я подступал кротко, медленно, осторожно. – Ты имеешь основания для сомнений?
– У тебя есть противовес этим основаниям?
Мать устало вздохнула и отставила чашку.
– Тебя отправила Джуна? Это её предположение?
Успокоил:
– Не вмешивай сестру, мои вопросы неизвестны ей. Просто вижу нашу расхожесть и имею право знать.
– Имеешь право? Расхожесть? Не болен ли ты, Гелиос? На тебе слишком много ответственности, а для себя ты не живёшь вовсе.
– Моя жизнь отведена служению клана Солнца, то известно, – вздохнул я и на суровый материнский взгляд прибавил. – Я ведаю значение использованных слов и – взаправду – вижу в том добрую службу: на мне порядок и спокойствие резиденции, на мне будущее дома, на мне покой ваш: тебя, отца, братьев и сестёр. Иные дела – напускные, второстепенные, не имеющие веса и оснований. Главное заключено в семье.
– И я ценю твою помощь, – опасливо улыбнулась мать (чего стоило ожидать от моих дальнейших суждений и просьб?). – Но семья – работа без выходных. Не устал ли ты? Может, тебе следует отдохнуть?
– Я пришёл просить не отдыха, а ответ. На один единственный вопрос.
– Тогда внимай: мы с твоим отцом в хороших отношениях и супружество наше истинно в отличии от многих иных домов. Ты, Гелиос, был рождён от брака первым. Вторым ребёнком стала Джуна. Нашим общим ребёнком. И все за ней – от нашего союза. Джуна – твоя родная сестра.
– Но её волосы… – припоминаю русый цвет; в то время, как все члены семьи – платиновые блондины.
– Её волосы в проклятую бабку-стерву, – выпалила мать. – Судя по всему, характер тоже.
И в очередной раз вздохнула.
– Ладно, можешь не извиняться за свой вопрос. Ты не обидел меня. Скорее ошарашил.
– Понимаю. Всё это время я знал правду, просто несколько усомнился, не могу объяснить. Прости.
– Продолжай защищать её, если ты об этом, – улыбнулась мать. – Несмотря на…нрав сестры, – слово ударилось о стены столовой, – Джуна нуждается в тебе. Дай то, чего она желает, и отступи. Ей самой надоест.
– О чём ты? – испугался я.
– Сестре потребно внимание брата, очевидно.
Очевидно.
То, что я не заметил, зациклившись на младшей. И то, что возросло, комьями грязи налипая к иным истинам. Она хотела внимания – когда-то; теперь желает заполучить целиком.
– Она пытается обратить его на себя.
– Кажется, я подвёл её. И подвёл вас, если не признал сразу.
– Тебя сбил с толку твой друг, завлёкший любимицу дома, я понимаю.
Следовало поговорить с родителями раньше. Тогда бы половина угрызений не томила голову болями.
– Не принимай всё на себя. Джуне следовало либо – для укрощения собственного характера – не срывать помолвки, либо – для развития собственного характера – найти дело по душе. Ловушка, в которой она оказалась заперта, собрана её руками.
Хотел оправдать, вступиться. Но мать сказала:
– Увы, но кроме красоты в ней ничего нет – а браки срываются из-за оскала и длинного языка. Удачным браком наградит нас Полина, если, конечно, тому не воспрепятствует близкий ей Аполло. Что касается Стеллы…пускай будет счастлива. Так просто. Она – младшая; ты сам видишь и ощущаешь, что ей позволено то, что не позволялось вам. Все дела перейдут Фебу, отец занимается его обучением.
Дальше не слушал.
В мыслях крутились слова о том, что кроме красоты в Джуне ничего не было. Это ошибочно.
Ошибочно?
Она покрыла свою душу отчуждённостью, хотя таковой не была, она примерила маску холодности, отстранённости и безучастности. Или всё это я выдумал сам?
– В любом случае: будь рядом с Джуной, если от того зависит покой клана Солнца.
Мне захотелось удавить себя, ибо я посмел усомниться в родстве и совершил непоправимое.
– Вы – одна кровь, Гелиос. Не забывай.
И как мне смотреть на неё после этого? Как не видеть увиденное? Как в семейных беседах обращаться к ней подобно сестре? До чего мерзкий привкус оседает на языке. Её вкус вперемешку со стыдом.
– Я пойду. Вспомнил об одном деле, – сказал я и отмахнулся от иных бесед.
– Не забывай отдыхать.
И мать подтянула к себе ещё наполовину полный чайник.
Я ввалился в гостевой туалет на первом этаже и замер у раковины. Включил холодную воду и взбил волосы. Взбил рубаху. Взбил себя. Не помогло. Всё изнутри и снаружи горело, жгло. К горлу подступали комья, желчь. Отчего так плохо? Ах да…
Обратился к отражению и захотел плюнуть в него.
Что ты наделал?
Разрыдался и рухнул на кафель. Надо сообщить ей, подумалось следом.
Что я сделал. Что сотворил. Что позволил.
Луна подбирает белый гребень и падает мне в ноги подле кресла, велит отстранить питьё и уделить внимание волосам. Расчёсываю их и стягиваю в жгут, дабы предстоящая дорога из пыли и смога не нарушила девичью красоту. Благодарные губы целуют.
– Ты другой
