стал взрослее, ещё чуть серьёзнее, чем раньше, чуть опытнее, мудрее, шире в плечах и груди. Мужская сила расцвела в нём за эти годы: светлая рубашка не может скрыть красоту его крепких рук, нежно облегая очертания мышц, плотно натягиваясь на его плечах. Эштон следит за собой, это видно – грузчики овощных магазинов вряд ли могут похвастать таким совершенным телом. Он хочет быть сильным и красивым. Только старается не для меня.

Рядом с ним миниатюрная, потрясающе красивая азиатка, изящная, стройная, почти без косметики. Они держатся за руки, их пальцы сплетены, Эштон улыбается и не отводит от своей утончённой спутницы глаз.

– Соня, Эштон знакомит нас с Маюми! – восклицает Аннабель. – Маюми – его девушка, и она из Японии! Правда, она прелесть?!

Маюми выдаёт премилейшую улыбку и кланяется мне, сложив на груди руки ладошками внутрь.

– Рада познакомиться. Софья, – выдавливаю, и эти три слова, мне кажется, отняли у моей бестолковой души пару лет жизни.

– Я Маюми! Очень приятно! Эштон говорил, что у него много сестёр, но не признавался, какие вы все красавицы!

Ну, на самом деле, красавиц здесь только две: Лурдес и сама Маюми. Мы с Аннабель – так, жертвы хорошего тона.

Все мы садимся за щедро накрытый в лучших русских традициях стол – мы ждали его, отцовского родного сына, готовились к приезду, предвкушали новую жизнь, радуясь тому, что время стёрло ошибки, разорвавшие нашу семью. Мама, как всегда, во главе стола, Алекс рядом – он не любит быть в центре, ссылаясь на то, что эта позиция до колик осточертела ему офисе. Но каждый из нас уже достаточно повзрослел, чтобы понять – он отдаёт первенство матери намеренно, только не ясно, что именно хочет подчеркнуть подобными жестами, потому что все основные, важные решения они всегда принимают вместе.

И снова я чувствую на себе взгляд. Это не Эштон, нет. Это отец. Я знаю, как сильно он любит меня, знаю, как печётся о моём счастье и безопасности, но я уже большая девочка, и меня давит меня эта забота. Чрезмерная любовь – такое же зло, как и её недостаток.

Я взрослая женщина, которая отдаёт отчёт своим поступкам, знает свои недостатки и слабости, и иногда ей жизненно необходимо просто принять их, расслабиться и дать волю чувствам, эмоциям, ведь если их не выпускать, они разорвут так же, как это случилось тогда… в том злополучном клубе.

Я хочу просто насмотреться на него, налюбоваться, запомнить его новые, изменившиеся мужские черты. Это всё, что мне нужно, большего не прошу, но дай же мне, отец, хоть это! Такая малость мне нужна – всего несколько свободных вдохов, отпусти меня, умоляю, освободи из оков своего стального всевидящего взгляда!

И он словно слышит меня: поднимается и выходит, сославшись на необходимость позвонить. Я не знаю, правда, это или нет, но возможность свою использую максимально.

Мои глаза впитывают его образ, как сухие пески Сахары, воду. Наша полупрозрачная гостиная затоплена золотым солнечным светом точно так же, как тогда, годы назад, когда мы прожили в ней один счастливый ноябрьский день. Я повторяю взглядом контуры его лица, скул, подбородка, ставших иными – более мужскими, волевыми, взрослыми, и с щемящей тоской вспоминаю те моменты, когда мы полностью принадлежали друг другу. В его волосах свет, потому что он сидит спиной к витражам, деликатно обнимая одной из своих по-взрослому больших рук спину своей подруги.

Мы не знали, что он приедет не один… или же только я не знала. Ослепительно яркий июльский свет рассеивается веерами спектров, отражаясь от большого бриллианта на её безымянном пальце.

Больно ли мне? Я вспоминаю его взгляд, то, как внимательно он вглядывался внутрь меня тогда, в торговом центре, в кафе, в библиотеке. Мне думалось тогда, что так завороженно не смотрят на просто девочек, на случайных собеседников, компаньонов. Мне казалось, наши глаза говорили, совершали признания, которые так сложно было произнести вслух. У нас был один единственный поцелуй, мой самый первый и самый неповторимый, невероятный, подаривший лучшие эмоции из возможных…

Я люблю тебя, Эштон… Я так сильно люблю тебя.

Умоляю слезу не скатываться по щеке, уговариваю высохнуть прежде, чем кто-нибудь из шумной семьи её обнаружит, но главное – прежде, чем вернётся отец.

Эштон ни разу не смотрел на меня. Ни одного. Мы, кажется, даже не здоровались. Тогда почему, бога ради, кто-нибудь, скажите, почему он смотрит на меня сейчас, когда предательская капля отрывается от моего нижнего века и ползёт по моей щеке, пугая меня саму своим размером и неумолимостью?

Он смотрит в мои глаза и долго не отводит взгляда, продолжая обнимать свою подругу. Нет, она его невеста, и он не жалел денег, выбирая кольцо для неё, словно не желал её сомнений в своих чувствах, будто хотел прокричать громче всех остальных, как сильно любит свою избранницу, и как важна она для него.

Его лицо не выражает НИЧЕГО. Он просто переключается на остальных, так же непринужденно, словно ничего и не видел, будто и вовсе рассеянно смотрел на ничего не значащий предмет, всего лишь погрузившись в себя и обдумывая предстоящие планы на день … или своё будущее.

О будущем: он окончил обучение в Сорбонне и на сегодня является дипломированным специалистом в области бизнес-администрирования. В ближайшее время ему предстоит работа в отцовской компании, постепенное принятие всех его обязанностей и его поста. Эштон продолжит учёбу: на повестке диплом МБА, магистратура и докторская диссертация. У него будут длительные стажировки в Европе, но большую часть своей жизни они с Маюми планируют провести здесь, в США. У японки нет вида на жительство, и поэтому своё бракосочетание они не будут откладывать надолго – оно случится уже в этом ноябре. А точнее – в день рождения Эштона, потому что он хочет, чтобы самое важное событие его жизни произошло именно в этот день.

Он сообщает об этом, с нежностью глядя в её глаза. Его рука, медленно заводящая прядь длинных чёрных волос за маленькое ухо азиатки, говорит больше любых слов – он любит. Он не в силах сдерживать своих чувств даже перед семьёй, выдворившей его на другой континент во имя блага только одного из своих членов – самого беспутного и самого бессмысленного.

Почему-то именно в этот момент вспоминаются два моих свидания с Антоном, другом брата и то, как я уговаривала себя поцеловаться с ним. Уговорила. Он целовал моё лицо, не переходя рамок, оставаясь деликатным, нежным, а я … я медленно