— Иван Григорьевич, консультация нужна такого порядка: среди блюд, что подавались на том ужине, в каких было наибольшее количество пряностей? — спросил Колосов.

— А какие конкретно пряности вас интересуют? — спросил в ответ Поляков.

— Острые — перец там, чеснок, а что, у вас еще какие-то есть, да?

Поляков подошел к большому стенному шкафу, открыл его. Никита аж присвистнул: полки, полки, а на них баночки, скляночки. Десятки, сотни! И во всех какой-то разноцветный порошок, черные горошинки, какие-то странные высушенные стручки, зерна, орехи, загогулины самого причудливого вида и формы.

— Кошмар, — он покачал головой, — жуть какая-то. Сколько всего. Ничего в этом, не смыслю и поэтому опять буду говорить с вами прямо. Яд, которым отравили Студнева в тот вечер и потом Воробьеву, имеет специфический привкус. Мы предполагаем, что для того, чтобы отбить вкус, яд подмешивают в какое-то острое, сильно сдобренное специями блюдо.

— Ясно, — сказал Поляков, взял факс с меню, внимательно проверил и быстро наставил галочек. Никита взглянул: больше половины меню. Ну что ты будешь делать, а? Как в таких кошмарных условиях работать?

— А кто у вас тут главный спец по специям? — неуклюже скаламбурил он. — Вы или Сайко?

— Мы оба пользуемся этим шкафом. Это коллекция пряностей нашего ресторана. Магрибская кухня немыслима без специй. Но если учесть, что в убийстве обвиняют только меня… — Поляков посмотрел на Колосова, не договорил.

— А кто собирает эту коллекцию? — Никита разглядывал полки. — Чье это хобби?

— Мое, — Поляков выпрямился, — я почти двадцать лет этим увлекаюсь по чисто профессиональной причине.

— Это перец, да? — Никита указал на красную баночку паприки, радуясь, что узнал хоть что-то знакомое. — А это что — горох?

— Тоже перец, только душистый.

— А это?

— Шуш эль уард. Высушенные особым способом бутоны роз. А это киннамон — имеет специфический привкус и пряный вкус. Иногда добавляется в рыбные блюда, в блюда из морепродуктов. В частности, в рыбный тажин. Это что-то вроде рагу в остром соусе, — пояснил Поляков.

Колосов посмотрел список меню и не нашел такого блюда. В меню того ужина его не было. Но отчего-то странное название «тажин» ему было знакомо. Он его явно где-то слышал. Однако, как назло, припомнить не мог.

— Ладно, и за консультацию тоже спасибо, — он вздохнул. — Честное слово, порой просто жалею, что все эти трагедии случаются именно в вашем заведении, где такая еда экзотическая, что и названия не выговорить. С нашей родной русской кухней насколько бы нам проще работать…

— Я тоже многое бы отдал, чтобы беды обошли наш ресторан стороной, — откликнулся Поляков.

— И как идут дела? — спросила Катя. — Что виде что слышал?

Разговор происходил в кабинете розыска. После долгих странствий Колосов вернулся в родные пенаты.

— Слова, слова, слова, — Никита поднялся, церемонно придвинул Кате стул, — как и у нас с тобой, там лишь одни разговоры на вечные темы.

— Там, это в ресторане? — Катя окинула Колосова взглядом. — А отчего ты такой кислый?

— Да оттого… Эх, вот как оно бывает: вот так побеседуешь по душам с людьми, а потом бац — веру потеряешь.

— Во что веру? — Катя лучилась любопытством.

— Да в это самое. Только и слышно со всех сторон: любовь, любовь… Этот — ту любит, та — того обожает. Просто уши вянут.

— Ну-ка, рассказывай все подробно, — приказала Катя.

И Колосов передал ей суть ресторанных откровений последней давности.

— Ну, и чем же ты недоволен? — спросила Катя.

— Да чушь все это. — Никита чиркнул спичкой о крышку стола и закурил (Имея зажигалку, он проделывал этот фокус всякий раз в Катином присутствии, потому что однажды она восхитилась, как это у него ловко получается). — Чушь это, Катя, ложь, мура.

— Любовь? Интересное замечаньице, запомним. — Голос Кати не обещал ничего хорошего. — Ах, вот как оно, значит… Значит, ты и мысли не допускаешь, что люди могут совершать некоторые вещи, исходя из чувства привязанности, симпатии и…

— Да не верю я в чувства в деле об отравлении, — простонал Колосов, — ну вот режьте меня на части. Не верю. Болтают они слишком много лишнего, вот что. И кажется, все дружным хором вешают нам на уши кудрявую лапшу. И чем больше я всех их слушаю, тем больше проникаюсь мыслью, что плывем мы куда-то не туда в своем расследовании. И в это «не туда» нас вся эта ресторанная компания ненавязчиво, но очень настойчиво подталкивает своими россказнями про чувства к противоположному полу. А нам пора со всей этой чушью покончить. Отбросить сентиментальный вздор и заняться прямым своим делом — поисками настоящей, истинной причины двух умышленных убийств.

— И какой же, по-твоему, может быть эта причина? — спросила Катя.

— Этого я пока не знаю. Но в одном уверен, голову даю на отсечение — чувства в нашем деле ни при чем. Есть только жесткий, холодный расчет. Или я ни черта не смыслю в умышленных отравлениях.

— Просто ты вбил себе в голову, что это не кто иной, как Гусаров заказал убийство Студнева, и действовал он через официантку Воробьеву, — сказала Катя. — Ведь в этом твоя личная версия о холодном расчете заключается? А теперь ты стремишься подогнать под нее факты.

— Настоящие факты у нас, Катя, будут только тогда, когда мы будем точно знать, кто и каким образом достал яд — таллиум сульфат.

— Ну, кто языком треплет, а кто и себя не жалеет — узнает, —раздался от двери сиплый возглас.

Катя обернулась, на пороге кабинета маячил Константин Лесоповалов. Пахло от него бензином, пылью, пивом.

— Бонжур, — он бухнулся в сломанное вертлявое кресло. Кресло угрожающе затрещало под его девяносто семью килограммами. — Ну и жарища на улице. А вы тут хорошо устроились: кондишн пашет, шторки от солнца завели, блин, интим.

— Ну, я, пожалуй, пойду, — сказала Катя. Лесоповалов как никогда действовал ей на нервы.

— Как, вы нас уже покидаете? — Лесоповалов всплеснул руками. — А я так спешил, старался… А может, лично вас поразить хотел достижениями в профессиональном плане? Чтоб вы потом где-нибудь черкнул» газетке небрежно — есть, мол, такой Константин, бог обидел его талантом…

— Костя, не испытывай моего терпения, — 6роcил Никита.

Лесоповалов покосился на него, посмотрел на Катю и потянулся через стол за бутылкой минеральной воды, выпил из горла чуть ли не литр, затем остаток плеснул себе в лицо — освежился, что называется, с дороги.

— Можно прямо сейчас ехать. У них рабочий день в шесть кончается. Но они, как правило, еще на месте торчат, с Интернетом шалят, интимничают, — сказал он небрежно, — в этой своей, ешкин кот, лаборатории. Вот данные, — он достал из папки бумаги, — ознакомься. Вот еще. Я проверил — практически все сходится. Если тебя интересует мое мнение, выдергивать его на допрос надо прямо сейчас, пока у нас свежая информация. Чуть что — задержанием припугнуть. У меня как раз в изоляторе камер полно свободных.