Тут Нина произнесла такие слова, от которых Алешу бросило в пот.

— Такие слова не для женщин, — сказал он.

— Может быть. Но я давно забыла о том, что я женщина. Дай мне вспомнить.

— Как можно о таком забыть?

— Чтобы убивать, женщина должна о многом забыть. Я тебе нравлюсь?

— Вы самая прекрасная женщина из всех, кого я встречал.

— Врешь. Но приятно врешь. А теперь помолчи…

Через несколько минут Нина сжала бедрами чресла Алеши и тихонько застонала. Потом вся разом обмякла, скатилась с Алеши и, тяжело дыша, легла на спину. Полежав так немного, она взяла со столика папиросу и спички. Закурила и выпустила белое облако дыма.

— Я у тебя первая женщина, правда? — спросила она хрипловатым, негромким голосом.

— Правда, — ответил Алеша и покосился на Нину. — Вы не любите Слащева, так зачем же вы с ним живете?

Нина повернулась и внимательно посмотрела на Алешу.

— Кто тебе сказал, что не люблю? Очень люблю. Больше жизни люблю.

— Зачем же вы тогда… со мной?

Она глубоко затянулась папиросой, посмотрела на дым и тихо проговорила:

— Вопросы, вопросы… Почему вы, мужчины, не можете просто жить? Зачем задаете так много вопросов?

— Вероятно, потому что хотим знать наверняка, — неуверенно произнес Алеша.

Нина усмехнулась.

— Ничего нельзя знать наверняка. В жизни все страшно перепутано. Непонятно, где что. Ты думаешь, что ты делаешь добро, а получается наоборот. — Она стряхнула пепел с папиросы прямо на пол. — Вот Яша любит цитировать из «Фауста». Там, где дьявол вечно хочет делать зло, а получается добро, знаешь?

— Да.

— Я думаю, это очень верные слова, потому что они про жизнь.

— Но вы… — Алеша говорил с трудом, он никак не мог подобрать нужных слов. — Вы же со мной не просто так? Вы же испытывали ко мне какие-то чувства? Или вы это… от скуки?

Нина улыбнулась в пустоту.

— Дурачок. Когда-нибудь, лет через пять, тебе в голову перестанут лезть подобные глупости. Ты научишься брать от жизни то, что хочешь, и не задавать вопросов. Хотя… Вот Яша, с виду спокойный и сильный, а почти каждую ночь просыпается в поту. Если бы не спирт да кокаин, давно бы с ума сошел. Но себе в этом не признается. Даже любит рассуждать о том, что заповедь «не убий» придумали слабые люди, чтобы оправдать свою немощь и нерешительность.

— Как это?

— Просто. «Тяга к убийству исконно присуща человеку, она входит в состав его крови, — проговорила Нина, подделывая голос Слащева. — Звери убивают только тогда, когда они изнемогают от голода, а человек — когда он изнемогает от желания убить. Но только сильный человек способен признаться себе в этом и решиться на убийство. Слабый будет блеять о божьих заповедях и тому подобной ерунде, которую он сам себе и придумал».

Нина зевнула и сладко потянулась. Алеша смотрел на нее завороженно.

— Слащев и в самом деле в это верит? — тихо спросил он.

— Послушаешь, так верит. Уж очень убежденно говорит. Да и на расправу скор. А вот по ночам… когда слабеет духом…

— Но ведь получается глупость, — усомнился Алеша. — Если верить вашему мужу, выходит, что человек убивает ради самого акта убийства, а не ради достижения каких-то целей.

— Ц-ц-ц. Ну, чего ты размитинговался? — Нина протянула руку и погладила Алешу по голове. — Ну да, он так и считает: никаких высших целей и идей не существует, человек придумывает их в оправдание собственной жестокости. Он просто хочет убивать и ничего не может с собой поделать.

Алеша обдумал слова Нины и сказал:

— Если все так, как вы говорите, вашему мужу приходится жить в очень страшном мире.

— Не ему одному, — пожала плечами Нина. — Мы все в этом мире живем. Только не признаемся себе. Ох, мне было так хорошо, а ты все испортил своими разговорами. — Нина решительно затушила папиросу об хромоногий столик и поднялась с постели. — Мне пора.

Стройная фигура девушки четко обрисовалась на фоне синего окна. Алеша вновь почувствовал томление. Он схватил Нину за руку.

— Останьтесь! Я прошу!

Нина повернулась и попробовала разглядеть во тьме его лицо. Тихо проговорила:

— Если Яша узнает, что я здесь была, он может тебя убить.

— Пусть, — сказал Алеша. — Я не боюсь.

— Смелый мальчик… Ну хорошо. Пожалуй, я останусь еще на пять минут.

— На пять? Всего на пять?

Нина снова села на кровать. Погладила Алешу ладонью по щеке, затем провела теплой рукой по его животу, опустилась ниже и насмешливо сказала:

— С такой ретивостью тебе и двух минут будет много. — Она наклонилась и поцеловала Алешу в губы.

* * *

— Уф, — пыхтел, отдуваясь, Пирогов. — Слава богу, живы. Я уж думал, все, крышка.

Он хлестнул лошадку вожжами, и она прибавила ходу.

— В каком смысле «крышка»? — не понял Алеша.

— В прямом. Занюхался генерал-то.

— Как это — «занюхался»?

— Под кокаином, — приглушенным голосом объяснил Пирогов. — Глаза совсем оловянные. А пальцы все рукоятку «маузера» поглаживают. Бережно этак.

— А я и не заметил, — сказал Алеша.

— А я, признаться, только на эти пальцы и смотрел. Мог ведь и пальнуть, скотина. Спасибо Господу, уберег. — Пирогов поднял руку, чтобы перекреститься, но передумал.

Артист, свесивший ноги с телеги и задумчиво разглядывающий выбоины дороги, поднял голову и с тем же задумчивым видом проговорил:

— Да, Слащев человек странный. Власть любит, мессией себя мнит. А между тем батьке Махно завидует. Хочет, чтобы его не просто боялись, но любили. Как батьку Махно. Поэтому и перед нами гоголем ходил, все понравиться хотел.

— Это точно, — поддакнул Пирогов. — Видели, как он на отражение свое в зеркале поглядывал? То так повернется, то этак. Прямо не генерал, а Нарцисс.

— Меж тем Слащев опасен, — сказал артист. — Очень опасен.

— Я и говорю, опасен, — кивнул на это Пирогов. — Хорошо еще, ноги унесли! Я уж, признаться, и не чаял.

Алеша встретился взглядом с артистом и отвел глаза. Он понял, что артист знает о ночном посещении Нины.

За спиной послышался перестук копыт.

— Эй! — окликнул их громкий голос. — Эге-гей!

Путешественники обернулись. Со стороны вокзала к ним стремительно приближался всадник. Пирогов придержал вожжи и судорожно сглотнул слюну.

— Ну вот, сглазил, — сокрушенно проговорил он. — И кто меня, дурака, за язык тянул? — Он покосился на артиста и неуверенно произнес: — Может, дадим деру?