– Держаться всем вместе! – приказал Кэди, обводя ледяным взором несчастных пленниц. – Я с вас глаз не спущу, так что не вздумайте пуститься наутек. Становитесь друг за дружкой и гуськом – вперед!

Так они добрели до деревни, еле переставляя ноги, в мокрой, перепачканной одежде, облепленные грязью, сникшие от усталости. Белинда ожидала, что ее погонят в тюрьму вместе со всеми, и удивилась, когда у самых дверей кузен отделил ее от остальных и велел идти к молельному дому.

– У остальных до отправки в Бостон уже состоялось предварительное разбирательство дела, – пояснил Кэди. – А ты, кузина, сбежала прежде, чем мы успели произвести надлежащую процедуру. И теперь это следует исправить. Ты будешь находиться в молельном доме, под охраной, пока я вызову должностных лиц и свидетелей.

– Не будете ли вы… не будете ли вы так добры прихватить для меня по дороге сухую одежду? – У Белинды так стучали зубы, что она едва могла говорить. И все-таки, несмотря на дождь, хлеставший по ее запрокинутому лицу, она держалась прямо и в упор смотрела в блеклые глаза Джонатана Кэди.

Кэди не ответил. Он кивнул в сторону молельного дома, и Белинде не осталось ничего другого, как только повернуться и пойти к зданию.

Там по крайней мере было сухо. Она села на одну из скамей, втянув голову в плечи. На запястьях, туго стянутых веревкой, появились красные полосы, платье, еще недавно такое роскошное, измялось и прилипло к продрогшему телу. Грязь облепила ноги почти до колен. Она смутно видела, как вошел констебль Вининг и, коротко переговорив с ее кузеном, уселся на скамью напротив. Почувствовав на себе его взгляд, Белинда подняла глаза и отметила, что кузен Джонатан куда-то исчез. Остались только они с констеблем. Внезапно Белинда осознала, что Вининг пялится на нее. Оказывается, мокрое платье, плотно облегавшее фигуру, выставляло напоказ каждый изгиб ее тела. Жаркий румянец выступил на щеках Белинды, она подняла на констебля гневные глаза.

– Сэр, это недостойно – глазеть на меня, когда я в таком виде, – воскликнула она. – Вы могли бы найти для меня чистую, сухую одежду, чтобы мне было чем прикрыться!

– Не могу же я оставить тебя без присмотра, ведьма! – возразил констебль. – Наверняка на время суда ты получишь одеяние поприличнее. А пока тебе нечего беспокоиться. Я праведный, набожный человек и не опущусь до того, чтобы возжелать ведьму.

Белинда выразительно посмотрела на него, но, прежде чем она успела что-либо произнести, дверь молельного дома снова открылась, и перед ней возникла Гудуайф Флетчер с тяжелой корзиной в руках.

Стоило ей увидеть Белинду, как ее морщинистое лицо выразило облегчение.

– Вот вы где, госпожа! – воскликнула она, бросившись к ней. – Я увидела, как вы шагаете по дороге, и сразу поспешила сюда. Бедняжка… – Она осеклась и бросила настороженный взгляд на констебля Вининга, вставшего при ее появлении. Женщина в волнении прижала корзину к груди. – В-вы ведь не против того, что я принесла бедной детке немного еды и сухую одежду, – проговорила она запинаясь. – Она, наверное, едва жива с дороги.

– Опасное это дело – жалеть ведьму, – медленно проговорил констебль, вглядываясь прищуренными глазами в полное, встревоженное лицо Гудуайф. – Кое-кто может удивиться – отчего это ты так дружна с прислужницей дьявола.

– П-пока ведь еще ничего не доказано. – Гудуайф облизала внезапно пересохшие губы и отбросила со лба прядь волос, выбившуюся из-под строгого белого чепца. – Проявлять доброту к страждущим совсем не грешно.

– Ведьмы не заслуживают жалости. – Констебль нахмурился, потом вдруг повел могучими плечами. – Ладно, поступай как знаешь. Но лучше тебе поспешить, а то скоро вернется мировой судья и начнет слушание.

Гудуайф Флетчер опустилась на скамейку возле Белинды. Она открыла корзину, достала тяжелый серый плащ из шерсти, накинула его девушке на вздрагивающие плечи и застегнула на груди.

– Вот так, – прошептала она, – Теперь вы немного согреетесь. А это хлеб с сыром. Кушайте, детка.

– С-спасибо вам. – Белинда благодарно улыбнулась седовласой женщине. – Вы настоящий друг, Гудуайф Флетчер, вы так мне помогли. Но я… я боюсь за вас. Я никогда себе не прощу, если из-за меня вас тоже заподозрят.

– Я… я тоже боюсь. Но я не могла остаться в стороне, когда увидела, как вы замерзли и выбились из сил. Ах, детка, если бы только у меня хватило храбрости высказать им все, что я думаю по поводу этого сумасшествия с охотой на ведьм. Но, увы, я всего-навсего запуганная старая женщина. Кто станет меня слушать? Скорее, они тоже бросят меня в тюрьму. – Она смотрела, как Белинда откусывает кусок сыра, – ее запястья до сих пор были связаны. – Я должна… предупредить вас, детка. Дела ваши неважные. Фрэнсис Майлз в последние дни много кричала про вас. Она твердит, что вы истязаете ее, колете иглами, бьете палкой. А девчонки, что ходят у нее на поводу, повторяют все слово в слово. Людей уже настроили против вас.

Белинда кивнула.

– Они повесят меня, – медленно проговорила она. – Я не жду от суда никакого другого решения.

– Нет! – Глаза Гудуайф наполнились слезами. – Не оставляйте надежды, моя дорогая! Возможно, они образумятся. Будьте такой же храброй и сильной, как всегда, и, может быть, вы убедите их в своей невиновности.

Такого поворота дела Белинда не представляла. И Фрэнсис Майлз, и Джонатан Кэди станут давать показания против нее. Как ей защищаться от обвинений? Ведь и Элизабет Фостер, и Люси – все они были невиновны, и всех их приговорили к смерти. Ее тоже осудят. Отчаяние придавило ее своей тяжестью. Плечи девушки опустились, тело обмякло под невидимым грузом.

– Я буду молиться за вас, – добавила Гудуайф Флетчер, вглядываясь в бледное, усталое лицо Белинды. Она собиралась сказать что-то еще, но вдруг замерла – за дверью раздался шум, и вместе с порывом колючего ветра на пороге молельного дома возникли Джонатан Кэди, его преподобие Уилкс и Фрэнсис Майлз.

– Мне… мне пора идти, – прошептала она, и ужас промелькнул в ее голубых глазах. – Простите, детка…

Гудуайф Флетчер бочком отошла в сторону и, напряженно кивнув вновь прибывшим, двинулась мимо них к двери. Снова струя холодного воздуха ворвалась в помещение. Белинда вздрагивала под плащом, чувствуя себя одиноко, как никогда. Даже Гудуайф Флетчер, такая добросердечная и все понимающая, не осмеливалась поднять голос против мракобесия и выступить в защиту обвиненных в колдовстве. Несмотря на привязанность к Белинде, она была слишком запугана, чтобы пойти наперекор всей общине, и Белинда не могла ее в этом винить. Деревенские немедля указывали Пальцем на любого отступника. Они накинулись бы на почтительную, кроткую местную жительницу столь же яростно, как и на чужака, если бы та встала на защиту ведьмы. Гудуайф Флетчер, при всех ее благих намерениях, не могла сейчас помочь Белинде. Она попыталась это сделать, принеся еду и теплый плащ, но большего от нее ждать не приходилось. Белинда была предоставлена самой себе.

Она наблюдала, как кузен занимает свое место. Справа от кафедры установили длинный сосновый стол и скамью. Фрэнсис Майлз и его преподобие устроились возле констебля Вининга. Белинда, одиноко сидевшая напротив, ожидала начала слушания.