Судьба игрива и непредсказуема: одним она дает слишком много, другим почти ничего. Одни меняют партнёров в течение всей жизни, оставаясь под конец своего века в одиночестве или же с самым последним, как это ни странно, совсем не подходящим человеком. Другие – счастливчики -  находят «своё», кто-то раньше, кто-то позже, но только самые удачливые оказываются способными понять это сразу.

Я понял. Каким-то чудом осознал, что странная, угловатая, неприметная, совсем не яркая девушка – моя. Мои друзья практически освистали мой интерес к «аутистке», но этим только подхлестнули готовность к действиям. Я знал о спектре аутизма практически всё, что можно было узнать, прежде чем совершить свой первый шаг. И сам не ожидал, что результат окажется настолько грандиозным.

Я читал и смотрел. Всё, что смог найти в нашей библиотеке, что было доступно в сети. Французский фильм «Жизнь Уго» об аутизме дал ответ на мой главный вопрос: «Что мне со всем этим делать?».

- Почему я не имею права любить, доктор? – спрашивает гениальный пианист и аутист Уго у своего психиатра.

- Ты имеешь на это право, и это необходимо. Любовь способствует становлению личности, позволяет нам жить.

Все мы хотим любить и быть любимыми. И люди с аутизмом – не исключение. После этой мысли мне тяжело смотреть, и сразу вспоминаются слова матери:

- У тебя с детства синдром «Спасателя», не понимаю только, откуда он, и зачем нам нужен.  Брак, это не только любовь. Вся эта студенческая дурь имеет свойство быстро заканчиваться, остаётся быт, бизнес, знакомства и друзья. Жену следует выбирать разумом, Кай.

- С расчётом, верно?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

- Разумом.

- Была ли ты счастлива, мама? Когда-нибудь?

- Конечно! Спрашиваешь ещё!

- Когда же?

- Когда родился ты. Я любила тебя ещё в утробе, потому что чувствовала, кем ты станешь, что за личность во мне растёт. Матери всегда это знают, умеют видеть дальше, когда дело касается их детей. Я говорила тебе: выбери другую девушку.

- А была ли ты счастлива, как женщина? Не как мать, подруга, сестра, жена, а как женщина?

- Женщина - и есть все эти роли, сын.

Я согласно киваю:

- Конечно. Конечно. А в постели? Знаешь ли ты, как это, сходить с ума в постели?

Её губы теряют цвет, глаза покрываются льдом:

- Твои вопросы неуместны, Кай. Не смей…

Я опускаюсь перед матерью на колени:

- Я люблю тебя, ты знаешь. Уважаю. Берегу твоё благополучие и покой, как могу, как умею. Просто скажи мне, своему сыну, а заодно и себе хотя бы однажды ответь: распадался ли мир на атомы, когда руки отца были на тебе, мама?

Она прикрывает глаза:

- Нет.

Я выдыхаю презрение:

- Пустая жизнь, бессмысленная.

Мать открывает глаза и смотрит в мои прямо, не по-матерински, а иначе – дерзко:

- Я знаю, что это такое. Но руки принадлежали не твоему отцу.

Простые решения - они на поверхности: любовница, о которой никто никогда не узнает, а может быть и не одна, и жизнь вновь наполнится красками. А то, что жена погибает… «ну так ты ведь не её мамочка?»- говорили мне многие. Да, я не её мать, я не больше, но и не меньше - я тот, с кем она рука об руку должна войти в старость.

- Возможно, я не самый темпераментный мужчина физически, но мне не нужна любая какая-нибудь женщина, и даже на время  и только физически. Мне нужна моя. Мне нужны тепло и радость в её глазах, нужна любовь в её ладонях.

- Дженна? – подбрасывает особенное для себя имя моя мать.

Дженна… Я знаю её, кажется, сотню лет. Слишком многое нас объединяет, слишком велико совпадение интересов и устремлений, слишком плотно наши жизни вросли друг в друга.

И я даже люблю её, наверное, но далеко не тем видом любви, какая бывает между мужчиной и женщиной: так любят сестёр. Но Дженна не сестра…

David O'Dowda - The World Retreats

Викки не хватало уверенности в себе и напористости, смелости, но именно это и наделяло её той особенной женственностью, которые встречаются сегодня так редко. У неё не было ни претензий, ни ожиданий к миру, в котором кто-нибудь мог бы её полюбить, но именно это и ей было нужно больше всего - чья-то любовь. А я оказался Счастливчиком, сумевшим это понять.

Она стала моей, и я погрузился в нежность. Такой концентрат, какой нигде больше не найдёшь. Когда мои друзья поняли, что именно я в ней увидел, уже было поздно – она была моей. Она была глубоко и безвозвратно моей. И мне снова хватило ума не злоупотреблять, не уродовать чувства и себя самого в её глазах. Я не был мужчиной, в традиционном смысле этого слова потребляющим женщину, я был садовником, ухаживающим и оберегающим действительно редкий цветок.  Я тихо, и не привлекая внимания, давал ему искренность и брал взамен уникальную чистоту.  Она не умела манипулировать, играть роли, хитрить, обманывать, и не понимала, когда обманывают её. Она любила открыто, говоря прямо о том, как сильно нуждается во мне, и я понял, что наш мир не способен её изменить, только сломать, покорёжить, и решил, что стану посредником между моей Викки и жестокостью мира. Она действительно была тонкой Венецианской вазой, которую легко разбить и невозможно переделать, но с каждым прожитым днём взрослела и становилась мудрее, понемногу училась не позволять людям ранить себя. А я однажды вдруг понял, что моя жена стала моим лучшим другом - я не боялся жаловаться ей, признаваться в своих неудачах. Она всему находила разумные объяснения и, невзирая на свои особенности, как никто умела поддержать.

В двадцать два в ней было слишком мало девушки и слишком много девочки, но наша жизнь вместе меняла её так быстро и так невероятно, что уже через год Викки превратилась в женщину, необыкновенно привлекательную физически. Она расцвела внешне, а то прекрасное, что было спрятано у неё внутри, открывалось новыми гранями. Она впускала меня всё глубже и глубже, совершенно потеряв всякую осторожность - доверилась мне полностью и без остатка. Ещё через год я окончательно понял, каким счастьем одарила меня судьба, и решил жениться.