Рикарду посоветовал нам прийти в полицию с адвокатом. Джерри почуял неладное. Теперь законы изменились, но тогда свидетели обычно не имели своих представителей. «С каких это пор свидетелей стали допрашивать в присутствии их адвокатов?» — спросил он. Рикарду отвечал так неохотно, будто мы не вопросы ему задавали, а вырывали зубы. Но эти зубы все равно в очень скором времени должны были выпасть. Нас будут допрашивать не как свидетелей, наконец признался Рикарду. «Так в качестве кого?» — настойчиво повторил Джерри.

«Ваш статус называется arguido», — сказал он так, будто думал, что мы не знаем значения этого термина.

Я уронила голову на руки и заплакала. По телу прошла дрожь. Я крикнула Рикарду: «Что вы творите? Почему вы так поступаете с нами? Что ж это происходит! Это смешно! Это гадко! — Переполненная эмоциями, ошеломленная, я мотала головой из стороны в сторону. — Нет, этого не может быть. Этого просто не может быть!»

Что это за страна такая? И пока полиция пытается убедить СМИ и публику в том, что мы виновны в исчезновении собственной дочери, кто занимается поисками Мадлен?

Помню, как я кричала сквозь слезы: «Каково будет нашим родителям узнать такое? Они переживут это? Чего вы добиваетесь? Хотите всю нашу семью погубить?» Конечно, это были риторические вопросы, но потом мне их припомнили, отметив, что это своего рода доказательство нечистой совести. Мое замечание о родителях показалось особенно странным и подозрительным. Для меня моя реакция была совершенно понятной. Мы любим своих родителей и очень переживаем об их здоровье и душевном состоянии. Они лишились внучки. Они видят, как их собственные сын и дочь мучаются, как их поливают грязью в СМИ. Они и так уже через многое прошли, а тут еще и это.

Триш и Эйлин проводили с нами в Прайя-да-Луш последнюю неделю. Услышав шум, они прибежали из соседней комнаты, где играли с Шоном и Амели, узнать, что происходит. Через пару секунд слез и взволнованных возгласов стало еще больше. Дела обстояли все хуже и хуже! Тогда я думала, что хуже и быть не может.

Рикарду ушел с видом скромного посыльного, кем он, по сути, и являлся. Мы же, совершенно растерянные, пытались понять, как нам быть дальше. Первым делом я подумала о Шоне и Амели. Если этот фарс будет продолжаться в том же ключе и нас в конце концов официально обвинят в том, что мы сделали что-то ужасное с Мадлен, у нас их могут отнять. Я почувствовала, что мое сердце сжалось от панического страха. Заливаясь слезами, я рассказала о своих страхах Триш и Эйлин.

Трудно описать их реакцию, но если вы представите себе двух разъяренных львиц, защищающих своих детенышей, это даст вам какое-то представление. Сейчас, вспоминая об этом, я даже улыбаюсь. С двумя разгневанными женщинами из Глазго не сравнятся никакие фурии.

«Этого не будет! Мы никому не позволим их забрать! Никто к ним и близко не подойдет. Даже не думай об этом, Кейт». Глаза их горели, на лицах была написана решимость. Но я все никак не могла успокоиться.

Наши планы на вечер пошли прахом. Мы отменили интервью с «Пари Матч» и ужин с Клементом Фрейдом. Джерри позвонил старшему инспектору Бобу Смоллу, который был не меньше нашего поражен таким развитием событий. Он пообещал сделать несколько телефонных звонков, и ему удалось связаться с Луисом Невесом, который, как выяснилось, был за границей. Луис заявил, что ничего об этом не знает.

Мы и сами стали звонить разным людям, в том числе и Алану Пайку, чтобы сказать ему, что мы все же попали в «мир фантазий». Поужинав по-семейному, дома, мы с Джерри стали вместе укладывать детей. Мы сделаем все, чтобы защитить свою семью, чтобы она снова стала полной.

«Шон был такой нежный, когда я лежала рядом с детьми ночью. Он два раза поцеловал меня в губы и обнял. А Амели болтала без устали, пока не заснула».

В 21:50 я позвонила Клементу. «Заходите в гости, — сказал он. — С радостью приму вас у себя. Если вас не смутит моя пижама».

Клемента мы застали за просмотром кулинарной программы. Был он, как и обещал, в пижаме. Это создавало такую спокойную, такую «домашнюю» атмосферу, что я почувствовала себя так, будто пришла в гости к дедушке после тяжелого дня в школе. Он бросил на меня свой неповторимый взгляд и вручил огромный бокал с бренди, а потом заставил меня улыбнуться, обронив: «Итак, Кейт. Примерная католичка, алкоголичка, депрессивная нимфоманка — говори, что из этого правда».

Мы принялись перечислять ему наши ужасы, на что он только бровью повел. Клемент обладал удивительной особенностью: в его присутствии все начинало казаться не таким уж страшным. Услышав про собак, он лаконично заметил: «И что дальше? Они вызовут их в суд давать показания? Один раз гавкнула — “да”, два раза — “нет”?» Конечно же, он был прав. Это было просто смешно.

Спустя два часа, приободренные бренди (я тогда впервые попробовала этот напиток), несколькими мудрыми советами и парочкой забавных жизненных анекдотов, мы покинули дом нашего друга, чувствуя себя гораздо лучше, чем до того, как пришли к нему. Тяготы последних дней и мысли о предстоящих, боль от разлуки с Мадлен не оставляли нас ни на секунду, но благодаря таким паузам у нас находились силы продолжать жить.

На следующий день, с самого утра, у нашей виллы стали собираться фотографы. Репортеры дежурили возле церкви, операторы с камерами готовились преследовать нас на улицах, хоть пешком, хоть на машине. Все это очень раздражало и утомляло. Жюстин время от времени просила нас «дать» им что-то («на них ведь тоже давят»), и мы неохотно позволили им фотографировать нас входящими в церковь и сидящими на камнях. Мы бы все равно не смогли уберечься от объективов. Единственным способом избежать съемки было не выходить из виллы, чего мы не могли себе позволить. Происходило то, с чем мы боролись два месяца: внимание репортеров было сосредоточено на нас, а не на Мадлен.

Позже нас пригласили в гости Сьюзен и Хейнс Хаббарды. У них нам удалось расслабиться, насколько это было возможно. Шон с Амели в это время плескались в их бассейне, собирали игрушечную железную дорогу и играли с куклами. Сьюзен приготовила восхитительный обед. Близнецы тогда впервые попробовали королевские креветки и с тех пор их очень любят (спасибо, Сьюзен!). Дети же, включая наших, приготовили нам десерт: разрезанные вдоль бананы со взбитыми сливками и другими фруктами. Надо было видеть, как от гордости задирали носы Шон и Амели!

Сьюзен и Хейнс были и остаются для нас источником сил. Иногда приходит понимание, что те или иные люди оказываются рядом с тобой в то или иное время не просто так. Я всегда считала, что Хаббарды были посланы нам свыше. День, который мы провели в их обществе, был похож на самый обычный день, но для нас это и было самым ценным. Нам очень хотелось, чтобы наша жизнь снова стала «обычной». Но пока нам приходилось довольствоваться этими скоротечными промежутками «нормальности», драгоценными минутами, проведенными в кругу друзей вместе с Шоном и Амели. Кто знает, быть может, это все, что у нас осталось.

«Какие трудные дни! Сколько боли я пережила! Как долго мы сможем так жить? Иногда мне хочется, чтобы жизнь можно было “перемотать вперед”, чтобы не чувствовать больше боли, чтобы мы снова были все вместе».