– Полагаю, что больше, чем я, – не без юмора отозвался он.

Я решила пойти ва-банк.

– Мистер Годдард, а правда ли, что со мной собираются расторгнуть контракт?

Пиарщик изумленно вытаращился на меня.

– С чего вы взяли?

– Ходят слухи, – уклончиво ответила я.

– Так я и знал, – сокрушенно промолвил Годдард. – Вам сказала какая-нибудь актриса, которая хочет занять ваше место. Глупости, никто не собирается расторгать контракт. Престон – это был режиссер фильма с Дианой Холланд – вообще сказал, что, если бы не вы, он бы или повесился, или убил бы Диану и кончил свои дни в газовой камере.

– Да ну, бросьте, – отмахнулась я. – Его бы точно оправдали. Все наши выступили бы свидетелями в его пользу.

Годдард посмотрел на меня и расхохотался.

– А вы, Лора, молодец, – сказал он серьезно, перестав смеяться. – Такой маленький островок здравого смысла в нашем безумном киномире. Очень вас прошу: не меняйтесь. Оставайтесь такой, какая вы есть.

– Еще неизвестно, где я буду играть после «Нашего врага»? – спросила я.

– Зависит от того, как пойдет «Леди не плачут», – ответил Годдард.

– А если будет провал?

– Провалы случаются. Ничего страшного, будете играть дальше. Не волнуйтесь, Лора: мы в пиар-отделе ловим слухи со всей студии. Вы ни разу не опоздали на съемки и ни разу их не сорвали. Людям нравится с вами работать. Престон уверяет, что только вы и ваше спокойствие удержали киногруппу «Салли» от полного распада и краха. Он сейчас ищет сценарий, чтобы вас занять, потому что ему понравилось, как вы играете.

Я поблагодарила Годдарда. А что я могла сказать? Что то, что принимали за мое спокойствие, на самом деле было равнодушием к поезду и безумствующим в нем попутчикам?

Да, я любила свою работу. Мне нравилась возможность быть кем-то, помимо себя – кем-то, у кого на экране будет мое лицо и голос. Я много думала об актерской игре и наблюдала за лучшими ее мастерами, но по-настоящему усвоила лишь одно: едва режиссер командует «Начали!», вы словно нажимаете на кнопку и превращаетесь в другого человека. «Снято!» – и вы снова становитесь собой. Своим делом я была искренне увлечена, но люди, с которыми приходилось сотрудничать, зачастую меня разочаровывали. Они редко находились со мной на одной волне, а бывало, вели себя, как Диана Холланд, которая мстила всем без разбору за свою личную неустроенность.

Вечером курьер принес дюжину роз и лаконичную записку от Джонни с извинениями. (Он мне потом признался, что писал ее и переписывал несколько часов.) Я хотела ему позвонить, но вспомнила, что не знаю его телефона. Утром он позвонил мне сам.

– Вы получили розы? – спросил он и, не дожидаясь ответа, продолжал: – Я ужасно себя повел. Конечно, вы были правы. Сейчас сложное время, и если мы можем что-то делать для бедняков, в этом нет ничего зазорного.

Я помолчала, обдумывая свой ответ. Вчера на студии, выйдя из кабинета Годдарда, я столкнулась с Нормой Фарр. Мы поболтали о том о сем, и неожиданно она засмеялась и сказала:

– А ты молодец! Решила заарканить Джонни, значит? Только учти: его отец против того, чтобы он имел дело с актрисами.

Вот тебе и поход в ресторан, о котором никто не должен был знать. Страшно даже подумать, что будут болтать после второй нашей встречи.

– Знаете, – сказала я Джонни, – нам лучше встретиться и поговорить.

Мы встретились на Плаза. Понятия не имею, зачем я выбрала это место, где дешевые проститутки со всего города предлагают себя прохожим за доллар, а полицейские делают вид, что ничего не замечают. Я призналась Джонни, что нахожусь в затруднительном положении. Я актриса и работаю у его отца. Любой голливудец скажет, что я интересуюсь Джонни лишь ради своей карьеры. Я не хочу пересудов, оскорбительных для меня и для него, поэтому пока я могу предложить ему только дружбу и ничего, кроме нее.

– Я согласен на все, что вы предложите, – сказал он, волнуясь. – У меня только один вопрос. Вы кого-то любите?

– Нет. У меня было в прошлом много разочарований, и я теперь дую на воду.

– Я постараюсь вас больше не разочаровывать, – промолвил Джонни торжественно. – Значит, мир? – Он протянул мне руку.

– Мир, – сказала я.

Хотите знать, что такое премьера? Это:

полицейское оцепление,

прожектора, разрезающие вечерний сумрак, словно в доме по соседству засекли опасного преступника и собираются обложить его со всех сторон,

толпа ротозеев, которые и сами не знают, что они тут делают,

репортеры, слепящие вас магнием, корреспонденты радио, ведущие репортаж,

ваши коллеги, которые стремятся любой ценой оттеснить вас и занять наиболее выгодное место перед фотографами,

и, наконец, проливной дождь, который хлынет в самый ответственный момент, и тогда, само собой, ни у кого поблизости не окажется зонта, а когда зонты принесут, уже будет слишком поздно.

Мои туфли промокли насквозь, норка на глазах превратилась в мокрую крысу, волосы на голове слиплись, и когда начался показ фильма, меня уже ничто не интересовало. Моя тень блуждала по экрану, произнося слова любви, слова ненависти, звучала музыка, ходили другие тени, а вот и эпизод в машине, и я сразу вспоминаю, как он снимается – мы сидим в ее неподвижном муляже, на экран сзади особым образом проецируется съемка улиц, которые мы якобы проезжаем. Ведь очевидно, что это фальшь, подделка, вранье, как же зрители не замечают?

Помощница Хэла наспех поправила мне прическу, но я была уверена, что на фото выйду страшнее мировой войны. Единственное, что меня радовало – неподдельное счастье, которое испытывала миссис Блэйд. Она приняла ярмарку тщеславия за чистую монету; она простила даже то, что в окончательном варианте сценария поменяли время и место действия, так что мне даже не пришлось имитировать южный акцент. После премьеры она бросилась ко мне и сжала мои руки в своих.

– Ах, Лора! Вы так сыграли мою Изабел, что я даже стала ей сочувствовать!

После премьеры я простудилась и охрипла, но на мои обязательства это никак не повлияло. Я дала десятка два интервью, вопросы которых словно под копирку повторяли друг друга. Что я могу сказать о своей героине? Как я решила стать актрисой? Легко ли быть блондинкой? В каких фильмах меня можно будет увидеть?

Потом поток интервью вдруг резко иссяк, и я узнала от Годдарда, что фильм не имеет того успеха, на который рассчитывала студия.

– Это провал?

– Нет, мисс Лайт. Но ожиданий «Леди» не оправдали.

Когда начались съемки «Нашего врага», я поняла, что зря переживала. Мои четыре эпизода сняли быстро, а так как у студии еще не было планов на мою следующую картину, я получила возможность отдохнуть. В то время я много общалась с Джонни. По молчаливому уговору мы изображали просто друзей, которым приятно гулять друг с другом, ездить за город, говорить о Чехове, о литературе и вообще обо всем на свете. Джонни интересовался авиацией, которая была тогда на пике популярности. Он рассказал мне, что учится летать, но в секрете от отца, которому его затея не понравится.