– Как по-вашему, она настоящая?

Саймон снова оглянулся:

– Пока не понял. Она сказала, что мне не нужно волноваться.

– А вы волнуетесь?

– Больше, чем до того, как мне сказали не волноваться, – честно ответил Саймон. – А вы?

Мисс Амброуз нащупала пачку платков в кармане пальто.

– Волнуюсь, Саймон. Всем говорю, что нет, но завтра нам возвращаться в «Вишневое дерево». А вдруг ее не найдут? Не можем же мы уехать без нее!

– Я могу остаться, если вы считаете, что это как-то поможет.

Предложение Саймона, в дополнение к виду его потертого рюкзака и луковых чипсов в руке, почему-то едва не доконало мисс Амброуз. На глазах у нее выступили слезы.

– Очень великодушно с вашей стороны. – Она вынула бумажный платок из пачки. – Но я не понимаю, чем это может помочь.

– Что с вами, мисс Амброуз?

– Это все морской воздух. Соль, – сказала она, сморкаясь. – Каждый раз такое начинается.

Саймон предложил ей взять его под руку, и они вместе поднялись по винтовой белой лестнице, выйдя на извилистую улицу, ведущую к гостинице. Навстречу им попадались незнакомые лица и большие семьи, у которых никто не потерялся и жизнь шла плавно, как по рельсам.

Флоренс

– Вон тот, в конце, – ткнул пальцем Джек, потому что показывать тростью внутри такси было тесновато. – Где кошка на окне сидит.

Мы ползли по Чёрч-стрит, превратившуюся в плотный клубок машин и туристов. Движение стопорилось возле летних домов, где отдыхающие выгружали и загружали свои жизни в багажники или прогулочным шагом шли по проезжей части, будто отдых даровал им странное бессмертие и право протискиваться между машин и раздражать чаек. Люди растягивали свой выходной, отдыхая на деревянных скамейках возле пабов, часами сидели с мороженым на парапете, глядя на лодки. Будто вдали от дома можно забыть, что такое наручные часы, есть, когда захочется, сидеть, если ноги устали от прогулок, глазеть вокруг, и никто не поторопит, не напоминает, что дела ждут.

Мы обычно тоже всячески растягиваем дневные часы, но это меньше походит на отдых и больше на игру. У меня возникло странное ощущение, как перед последним броском игральных костей. Всю дорогу в такси Джек дышал ртом, а Элси разговаривала сама с собой. Когда мы наконец добрались до нужного адреса, таксист испытал не меньшее облегчение, чем мы.

Дом выглядел плоским и безмолвным – я готова была поклясться, что внутри никого нет. Странно, как сразу понимаешь, что дом пуст, едва взглянув снаружи: присутствие людей согревает жилье изнутри, смех и разговоры словно просачиваются через кирпичную кладку. Но я ошибалась. Едва в ушах перестало гудеть от стука трости Джека по входной двери, как за матовым стеклом с пузырьками мелькнуло движение и послышался звук ключа, поворачивающегося в замке.

– Местная история? – Старуха была такой сморщенной, будто ее лицо пыталось сложиться внутрь и исчезнуть. – Кого же вы пытаетесь разыскать?

Она приоткрыла дверь лишь на щелочку. Хочу вам сказать, я бы сделала то же самое. Трое незнакомцев на пороге, да еще с престранным предлогом!

Джек объяснил, что к чему.

– Мы будем очень благодарны за любые сведения, – добавил он.

Я наблюдала, как очарование Джека проникает в дом. Это было мягкое, безвредное очарование. Можно себе представить, каким он был в молодости: морщинки-лучики у глаз от улыбки, сутуловатый и с золотым сердцем. Пусть он уступал другим в осанке, но женщины помнят таких всю жизнь, даже когда время утюгом выгладит их существование, и втайне жалеют, что когда-то не дали им шанса.

– Нас прислал Фрэнсис, – пояснила я. – С такими ярко-голубыми глазами.

Рука старухи, судорожно сжимавшая дверную ручку, немного расслабилась.

– Ну, тогда, пожалуй, входите, – позволила она. – Только не рассчитывайте выманить у меня денег. Может, я и старая, но из ума не выжила.

Джек улыбнулся:

– Я не вообразил бы такого ни на секунду, милая леди.

Хозяйка впервые улыбнулась в ответ:

– Можете звать меня Агнес.

Кот, по-прежнему сидевший на подоконнике, пристально смотрел на нас, когда мы, шаркая, разбрелись по гостиной. Агнес жила в бывшем рыбацком коттедже, и комнаты были очень маленькие. В прежние времена люди жили скромнее и заполняли пространство мыслями и беседой, а не сервантами и кофейными столиками. Агнес не предложила нам выпить. Она сказала, что ровно через пятнадцать минут начинается ее любимая телепередача и она не собирается ее пропустить, пусть к ней в дверь постучится хоть английская королева. Она села на стул и отказалась поменяться, хотя Джек с большими церемониями предлагал ей перебраться на диван.

– Ну, так кого вы разыскиваете?

Мы рассказали, что знали. Ронни мы не трогали, потому что он вечно все усложнял, да и не было пока причин его упоминать. В какой-то момент меня посетило искушение, но Элси так выразительно зыркнула на меня из угла, что я передумала.

– А почему он вам так сильно понадобился? – спросила Агнес.

Кот спрыгнул с подоконника и устроился у нее на коленях. Кошки такие умные, они всегда точно знают, куда им надо и как туда проще попасть.

– Ну? – поторопила Агнес.

Даже чары Джека оказались бессильны.

– Мы хотели с ним поговорить. Мы считаем, он может нам кое с чем помочь.

– Это по поводу денег?

– О боже, нет! Ничего подобного, – заверил Джек.

– Потому что, если из-за денег, я не хочу иметь с этим ничего общего.

Не стану клясться, но мне показалось, что кот утробно зашипел.

– Даю вам честное слово, что с деньгами это никак не связано. – Джек кашлянул. – У нас дело личного характера.

– Потому что есть много людей, которым Габриэль Ханимен нужен именно из-за денег.

– Так вы его знали? – спросила я.

– Нельзя было жить в Уитби и не знать Ханимена. Особенно если жить у ипподрома.

– Значит, он был игрок? – спросил Джек.

– Самый азартный, какого я видела в жизни. – Агнес начала гладить кота по голове, и тот немедленно запустил когти в ее юбку. – Все деньги, какие зарабатывал игрой на пианино, проматывал на лошадях.

– Получается, он был беден? – Я подалась вперед. Стул подо мной, по ощущениям, был набит соломой, и сидеть на нем было все равно что на обитом тканью тюке сена.

– Может, он сорвал куш и скрыл это? – предположил Джек.

– Он и срывал, и просаживал по-крупному, но когда Габриэль что-нибудь выигрывал, он все раздавал. Верил незнакомым людям, которые рассказывали ему жалостные истории, записывал прибыльные схемы собственного изобретения на обороте нотных листов. Этим и прославился – в его нотах было больше идей, чем слов в песнях. Говорят, одна из его инвестиций наконец окупилась. Совсем недавно. Жалко, что он уже не может получить причитающийся процент.