– Ну так напомни! Подскажи, как ты всегда делаешь!

Элси колебалась. По лицу было видно, что она ищет объяснение.

– Моя мать, – наконец сказала она. – Помнишь, Ронни угрожал написать на нее заявление?

Я покачала головой.

– Он сказал, что сдаст ее властям, если кто-нибудь из нас пойдет в полицию. Он добьется, чтобы ее отправили в сумасшедший дом, если мы хоть слово вякнем о том, как погибла Бэрил. И мы с тобой вдвоем решили, что раз Бэрил уже не вернуть, так хоть мою мать защитим. Она бы под замком и минуты не прожила, лечебница ее бы доконала.

Я глядела на Элси через полоску песка, силясь подобрать правильные слова.

– Да он бы в жизни не смог такое провернуть! Ну вот как бы Ронни добился принудительного лечения для твоей матери?

– Флоренс, все же знали, что она не в своем уме. Все до единого были в курсе, просто смотрели сквозь пальцы. Если бы Ронни заявил на нее в полицию, якобы в связи с нападением, и ее состояние зафиксировали бы официально, власти не смогли бы и дальше бездействовать. В больнице и так заподозрили неладное, когда зашивали ему рану.

– Выходит, ты позволила ему уйти безнаказанным? – возмутилась я. – Он должен был ответить по закону!

– То есть наше слово против его слова? Ты же знаешь, какие тогда были лечебницы. Переполненные скорбью и вонью! Мы приняли правильное решение: мама осталась с нами, в безопасности.

– Ты видела, как убили твою родную сестру, и помалкивала? Да как ты…

– Я не могла потерять их обеих! – закричала Элси. – Открыть рот значило пожертвовать матерью!

Мы стояли в молчании. Ветер над водой улегся, мы оказались в мертвой тишине.

– Мне нужно, чтобы ты нашла в себе силы простить, – прошептала Элси. – А когда простишь, я хочу, чтобы ты не забывала об этом, что бы ни случилось.

– Но я ничего этого не помню! Почему ты мне постоянно нужна, чтобы напоминать, кем я была раньше?

Элси начала отвечать, но слова застряли в горле. Справившись с собой, она спросила:

– А что ты помнишь?

– Танцы помню, – ответила я. – Музыку помню, только мы ее не хотели слушать.

– А почему? Почему мы не хотели?

Я судорожно искала в памяти дорожку к тому вечеру.

– Потому что следили за Бэрил и Ронни. Они ссорились на парковке, и мы старались что-нибудь расслышать через стекло.

– И?

– Бэрил в бешенстве ушла. Так? Ушла в темноту.

Элси кивнула.

– И я решила пойти за ней!

– Я пыталась тебя остановить. Убеждала, что не твое дело за ней идти.

– И разговор шел в раздевалке! Ты предупреждала, что я замерзну насмерть, но я закуталась поплотнее и заявила, что переживу.

– Точно. – Голос Элси совсем съежился, сорвался в шум моря и пропал.

– Больше я ничего не помню. Должно быть, пока я искала Бэрил, ты села в его машину. Забарабанила в окно и потребовала тебя впустить, рассчитывая быстрее найти сестру.

Элси прищурилась от соленого ветра.

– Он же выпил тогда, – вспомнила я. – Взбешенный, ошалевший. Гнал машину, едва придерживая руль. Видел перед собой только что случившуюся ссору, а не дорогу. Ты наверняка повторяла: «Смотри, куда едешь, ты нас обоих угробишь», но он лишь исходил ядом и не обращал внимания. Завидев на шоссе Бэрил, ты схватилась за руль и попыталась увести машину в сторону, потому что Ронни Бэрил даже не видел. Элси, я знаю, ты пыталась ее спасти!

От этих слов меня отчего-то пробрала дрожь.

– Звук, – вспомнила я. – Этого звука ты не могла забыть. Я помню, как ты мне рассказывала.

– Помнишь? – переспросила Элси.

– Мы потом сидели у вас на кухне – ты, я и Ронни – и втроем восстанавливали, как это произошло, кусок за куском. – Я поглядела на Элси. – И шарф тоже там был, лежал посреди стола. Я видела, где Гвен упустила петлю. Безукоризненные ряды петель – заметить ошибку можно, только если знать, куда смотреть, но как только углядел, то уже ничего, кроме нее, не видишь.

– Тебе не обязательно все это помнить, Флоренс. Порой прошлое лучше не ворошить.

– Но я хочу понять! – Воспоминания уже валились кубарем, и я пыталась их схватить, пока они снова не исчезли. – Ты сказала мне, что Ронни затормозил и бегом вернулся к лежавшей на обочине Бэрил. Ты оставалась в машине, ты не могла на это смотреть, но это же ничего, что ты осталась в машине! Это не делает тебя плохим человеком!

– Не делает.

– В этом месте шоссе прямое и с разметкой. Когда ты оглянулась, Ронни был четко виден вдали, в свете зимней луны. Бэрил была мертва. С концами, как выразился Ронни, снова садясь за руль. Иначе ты бы нашла уличный телефон. Ты бы никогда не оставила ее лежать на дороге, если бы оставался хоть один шанс. Ты бы вызвала «Скорую» или полицию…

– Ронни никогда не дал бы этого сделать.

– А когда Ронни снова сел в машину, вдалеке показались фары другого автомобиля. Бэрил заметили, и вы с ним смотрели через заднее стекло, как кто-то остановился, вышел и нагнулся к обочине.

– И тогда, не включая мотор и фары, Ронни снял машину с ручника, и она покатилась вперед.

– Тут-то стало понятно, что он намерен все скрыть, несмотря на весь ужас случившегося.

– Ты подралась с ним, Флоренс. У вас завязалась настоящая драка.

– Откуда ты знаешь?

Элси смотрела на меня через разделявшую нас полосу песка:

– Потому что я до сих пор вижу следы борьбы на твоем лице.

– И ведь было не поздно! Даже когда мы сидели у вас на кухне, можно было позвонить в полицию и все объяснить. Они бы поняли, что мы были в шоке. Никто ничего не сделал, потому что все были в шоке!

– Но Ронни начал нам угрожать. Сказал, мою мать запрут на всю жизнь. – Элси отвернулась и стала смотреть на океан. – Помню, как при этих его словах я машинально посмотрела вверх. Мама была повернута на идее, что ее подслушивают сквозь стены и весь дом напичкан микрофонами и скрытыми камерами. Она голыми руками отковыряла гипсовую штукатурку, чтобы нам доказать, помнишь?

Я кивнула.

– Как легко было бы забыть о Бэрил и жить, как прежде! Как просто было бы шагнуть в дверь, которую Ронни нам открыл! Это было так легко и просто, однако я не смогла себя заставить!

Мы глядели друг на друга, и я чувствовала, что именно такими взглядами мы обменялись шестьдесят лет назад. Мой восьмидесятилетний кокон словно распадался, высвобождая меня прежнюю. В ту ночь мы условились больше об этом не говорить. Завернуть случившееся в папиросную бумагу прошлого и никогда не извлекать. Однако вот они, те самые слова, витавшие в воздухе шестьдесят лет в ожидании шанса прозвучать снова.