— Это называется девичья поднизь, надевается под кокошник! Я теперь все фенечки наизусть выучила, разбираюсь, — гордо сообщила гадская куколка. — А серьги — смотри какие! А височные кольца — видишь? Ажурное серебро с изумрудами! Под цвет глаз…

Она вдруг осеклась на полуслове. Улыбка соскользнула, растаяла:

— А почему ты меня… не целуешь?

Тихий такой голос, ну точно как змеи шипят.

У меня прямо когти зачесались. Плюнуть ей в румяную рожицу! И сказать, все что думаю! Но нет, нельзя. Надо играть тухлую роль любовника. Нужно обнять ее, тварь, хоть разок. Чтобы волшебный волос прилепить.

— Тебе не нравится мой новый имидж? — грустно прошептала ведьма. — Я подумала: хватит носить мини. Сарафаны гораздо сексуальнее. Смотри, какая ткань дорогая. Тонкая и воздушная..

Это просто пытка расплавленным свинцом. Что поделать: пришлось протянуть руку и пощупать ткань. Гм.

— Не там щупаешь, дурачок… — покраснела Метанка. — Все бы тебе руки распускать… Милый.

Прямо сейчас, подумал я. Охватить за талию, быстро пропустить волшебный волос у нее за спиной… И пока будем целоваться, успею завязать узел. Она всегда закрывает глаза, я точно помню Не заметит.

— А вот смотри: такой стиль называется «новое средневековье». Перламутровый девичий опашень, вышитый струйчатым серебром… — Она отступила на шаг, прихватила пальчиками нежную ткань у бедра и мягко крутанулась на каблучках, невидимых под длинным подолом. — Воротничок жутко скромненький и тугой, как ошейник. Зато как смотрится бюст! Как у настоящей царицы! И шейка сразу кажется длиннее, правда?

— Грхммм, — прокашлялся я.

— Знала, что тебе понравится. А застегивается все это хитрое дело на двести крошечных пуговок. Гляди, ровно двести. По-моему, нет ничего эротичнее множества маленьких пуговок, правда? Пока расстегнешь, можно сгореть от любви…

Сволочь пошлая. Там, в ночном лесу, ты тоже сгорала от любви, когда тебя Каширин покрывал? А Рогволод-княжич тоже любил расстегивать пуговки? Проглотив хриплое медвежье рычание, уже зарождавшееся в гортани, я улыбнулся:

— Тебе… страшно идет новый кафтан, милая.

— Дурак ты, — обиделась ведьма. — Это не кафтан, а летник! Из тончайшей шамохейской тафты! На ощупь как цыплячий пушистик. И покрой очень интересный, с секретами. Видишь, у опашеня под мышками проделаны специальные узкие прорези, и я легко могу просунуть руки сюда, под рукава… Раз-два, ха-ха! Вот ты не ценишь, милый… А у здешних славян считается, что если девушка невзначай показывает мужчине рукава нижней рубашки с запястьями, это совершенно откровенный и даже неприличный знак привлечения… Хи-хи!

Стиснув зубы, я стоял, покачиваясь на каблуках, и смотрел на эту зеленоглазую гадость. Хихикая, она выпростала из-под верхней одежды белые кружевные рукавчики, перехваченные и сдавленные на запястьях тонюсенькими золотыми скобочками…

Стоп! Я вздрогнул. Раньше на этом худеньком запястье болтались золотистые браслетики… Целый ворох звенящих цепочек и паутинок с побрякушками — точно помню!

— А где браслеты с бубенчиками? — сипло спросил я.

— Ой… — Метанка потупилась. — Милый, я все объясню, только ты не волнуйся. Несколько дней назад я скрывалась в лесу. Ну помнишь, когда меня сестры преследовали? Вот. Они меня поклевали крепко, но я улетела и спряталась в офигительно мрачной чащобе. Было дико страшно, кстати говоря. Совсем одной — в ночном лесу. Сижу на ветке, сплю себе. Вдруг — копыта цокают! Гляжу, едет железный болван в шлемаке с рогами, а в сумке полно меда! Ну, чувствую, помираю. Кушать очень хотелось. Позвенела приворотными бубенчиками, заморила его сладкими видениями — ну совсем как Рогволода в свое время, ты помнишь. Болванчик мой отрубился спать, а я в сумку к нему залезла и — весь мед мне достался! Здорово, правда?! Я негромко скрипнул клыками.

— Вот. Так накушалась, что после голодовки сразу спать захотелось, просто безумно! — Метанка развела ручками, тихо зазвенели драгоценности. — Проснулась в незнакомой избушке — а никакого железного болвана уже нету. Уехал, видимо. И бубенчики мои приворотные прихватил, сволочь. Подлец оказался, спящую барышню ограбил.

— Угу. Он — негодяй, а ты — бедняжка.

— Ничего, я не очень расстроилась. Потому что скоро выяснилось, что я из этой чащобы каким-то образом попала на заброшенную пасеку. Вокруг, сам понимаешь, — тонны бесплатного меда!!! Разного, царского, боярского, летнего, даже фиалковый был, целых три литра! Снова, короче, наелась. Однако чувствую: несмотря на мед, все-таки ощутимо старею без пояска. Ну, думаю, надо срочно тебя искать — вот только где? В Стожаровой Хате твой след уже простыл напрочь… На мое счастье ты, умница моя, по собственному почину меня вызвал — как раз на опоясти узелок завязал. Я по пеленгу прилетела — правда, пока порхала, уже совсем старая стала. Я так думаю, ты еще не успел позабыть, как я выглядела… Ужас, вспомнить страшно.

— Солнце мое! — прошептал я в тихом восторге. — Звездулеточка моя ясненькая!

Как ни пытался, не смог стащить с лица дурацкую улыбу. Окружающий мир просиял, будто дюжина прожекторов включились одновременно:

— Так ты с этим железным болваном… просто так, без ничего? Просто усыпила и все?

— Ну да… — В голосе Метанки впервые звякнул мягкий металл. — А что, по-твоему, я должна была сделать?

— Ну, мало ли… — промурлыкал я, чувствуя, как сладко разливается в душе мягкое спокойствие. — Я было подумал, вы там это… туды-сюды… обнимались-целовались…

Ой. А почему… почему моя радость вдруг опустила золотистую головку в алмазно-переливчатом уборе?

Шмыгнула носиком:

— Целовались.

— Что? — не понял я.

И началась как бы пауза. Она длилась приблизительно триста лет: тишина была какая-то сухая, жесткая и шелестящая, как промасленная бумага. Во всяком случае, когда одна крошечная жемчужинка вдруг сорвалась откуда-то с Метанкиных волос и, мигнув как слеза, упала на пол — у меня в ушах прогрохотало так, будто утюг уронили.

Наконец, я собрал в кулак остатки жизненных сил:

— Надеюсь все прошло успешно? — поинтересовался с истошной улыбкой. — Тебе понравилось его железное забрало?

Медленно, будто задумчиво наступил на жемчужную каплю на полу. С хрустом. С чувством. Раздавил, как гнилой орешек.

— Нет. Ты расскажи мне, дорогая. Он хорошо целуется?

— А в чем дело? — Метанка вдруг подняла обледенелый взгляд. Быстро подняла ручку к глазам, смахнула капли с ресниц. — Разве мне… нельзя было целоваться? Разве я кому-то еще нужна была в ту ночь — в темном лесу, совсем одна?

Ух ты. Нижнюю губу успела искусать до крови.

— Разве есть на свете человек, который меня бережет? И для себя сохраняет? Кого я оскорбила, когда целовалась с этим неизвестным рыцарем?

— Да нет, никого не оскорбила, — быстро улыбнулся я, аж зубы щелкнули от нежности в голосе. — В сущности, кому ты нужна? Целуйся с кем хочешь!