Генерал велел погрузить военную добычу, которую составляли в основном различные колониальные товары – какао, сахар и табак, – на корабли. Большая часть казны форта тоже была приготовлена для отправки на Сан-Доминго, а вот продукты, наоборот, сгружены с наших судов.

– Ну, мой друг Кальдерон, придется тебе тут теперь следить за порядком, – сказал генерал, обнимая его на прощание.

Это произошло спустя неделю, после того как наши отряды осмотрели весь остров и убедились, что он целиком очищен от несанкционированных поселенцев. Осмотрели плантации, поделили добычу, оставили казну для уплаты солдатам гарнизона. Победа была шумно отпразднована. Не считая часовых, которые все равно вряд ли остались трезвыми.

– Дон Педро, к сожалению, мы должны расстаться. Вы великолепно выполнили миссию моего адъютанта, храбро проявили себя в боях, но, к сожалению, это все. Я имею личное распоряжение от вашего батюшки оставить вас в гарнизоне на Тортуге. Не беспокойтесь, мой друг, это временно.

– Значит, я пленник этого острова?

– Нет, мой друг, это всего лишь служба Его Католическому Величеству, на которой мы все тут состоим, даже если не подписали никаких бумаг.

– Могу я хоть передать письма на Сан-Доминго?

– Конечно, я с удовольствием доставлю весточку вашему отцу. И еще прибавлю от себя, что вы вели себя как настоящий герой. Да, да, дон Педро, как герой. Ибо спасти жизнь своему генералу – что может быть более геройским поступком? Не расстраивайтесь. Здесь с весельчаком Кальдероном вы проведете несколько месяцев, пока все не уляжется с вашим поединком. Надеюсь, вы доверяете мне и своему отцу? Поверьте, мы постараемся все это уладить так, чтобы ваша честь не пострадала.

Не скажу, что это известие принесло мне радость, но в то же время я не хотел портить жизнь своему отцу, которого очень любил и к которому приплыл через океан. Я целиком доверял и генералу, и ему. Если уж они оба говорят, что мое появление на Сан-Доминго сейчас действительно нежелательно, значит, так оно и есть. Проклятый дон Мальпико…

Генерал назначил дона Бальтасара де Кальдерона губернатором Тортуги и комендантом форта Святое Таинство, а ирландца – комендантом порта Кайон и адмиралом флота острова, после чего благополучно отплыл обратно на Сан-Доминго.

Жизнь в составе маленького гарнизона на маленьком острове нельзя назвать интересной, поэтому я проявлял любознательность, так свойственную всякому, кто недавно прибыл в Западные Индии. От нечего делать я стал обходить окрестности с мушкетом за плечами с намерением подстрелить дикого кабана для стола Кальдерона. Мне рассказывали, что местные протестантские охотники, которых испанцы называют матадорес (убийцы быков), также не брезгуют охотиться и на диких свиней, используя для этого специально натренированных охотничьих собак. Мне говорили, что даже щенок этой особой породы стоит довольно дорого. К сожалению, у меня не было даже щенка, поэтому я полагался лишь на себя.

Остров оказался местами довольно гористый, что, однако, не мешает разнообразным деревьям расти прямо на камнях. Здесь есть ценное красное дерево, дуб, сандаловое дерево, из которого хорошо делать факелы, так как оно горит словно свеча, дикая слива под названием икако, светлая и темная, ее плоды любят местные кабаны. Кстати, их мясо очень нежное и вкусное, потому что они питаются здесь лишь сладкими корнями и опавшими фруктами. Охотился я и на голубей, которых на острове видимо-невидимо. Пробовал крабов, чье мясо показалось мне вполне съедобным и приятным на вкус. Хотя Кальдерон уверял, что это пища рабов и слуг и что благородным кабальеро не пристало питаться тем же.

В свободное время я писал письма донье Марии. Одно, другое, третье, она не отвечала, потом написала, что я ее компрометирую, посылая письма, что после моего столь спешного отъезда из Санто-Доминго все в городе только и говорили о том, что я струсил. И ей неприятно принимать письма человека, которого все считают трусом. И совершенно неважно, что я пытаюсь ей все объяснить. После этого моя молодая кровь вскипела, и я выместил всю злость на бедных диких свиньях, которых подстрелил, наверное, дюжину, пока хоть немного остыл. Зато потом на меня навалилось неимоверное опустошение, и, чтобы хоть как-то развлечь себя, я много гулял по окрестностям, охотился, писал письма к отцу, фехтовал с Кальдероном, Мерфи и несколькими другими офицерами, делал записи в дневнике, словом, старался себя хоть как-то развлечь. Все это было слишком похоже на ссылку. В конце концов через пару недель, чтобы не сойти с ума, я попросил нового губернатора Тортуги Кальдерона дать мне какую-нибудь службу.

– Я всегда считал вас лишь волонтером, которого неудобно обременять никакими поручениями, – отозвался Кальдерон, прищурив по своему обыкновению глаз и наклонив голову набок, словно оценивая мои слова. – Вы совершенно не обязаны нести никакую гарнизонную службу, но если вас это позабавит, я могу поручить… скажем, охранные функции. Я знаю, вы любите гулять, поэтому, если это вам будет несложно, займитесь караульной службой острова. Ежедневно обходите посты и вечером докладывайте мне обстановку. Для этого в ваше распоряжение я предоставлю взвод солдат. Хотя по мне – так лучше бы мы с вами сидели в прохладе моего особняка и пили лимонад за приятной беседой… Но если вы настаиваете…

Я действительно настаивал и поэтому вскоре был назначен лейтенантом губернатора по пограничной службе и получил в подчинение взвод сержанта де Мальдонадо. То был уже поседевший старый ветеран, прошедший не одну войну в Европе и волею случая застрявший в колониях. Настоящий человек-гора, которого, несмотря на все его многолетние заслуги, милости командиров старательно обходили стороной.

– Я не сетую на судьбу, сеньор лейтенант, – говорил он. – Спасибо Пресвятой Деве Марии, что я жив до сих пор.

И действительно, он был необычайно живуч. Так, во время штурма Туниса он запалил мину под одной из башен, но, не успев подняться наверх, был погребен под огромным завалом. Чудеса, но Мальдонадо смог выбраться на поверхность без посторонней помощи, что случается весьма и весьма редко. А однажды, когда во время боя в Западных Индиях с протестантским корсаром взорвалась крюйс-камера его галеона, что бывает весьма редко, он один из немногих не получил не единой царапины. После этого Мальдонадо слыл неимоверным везунчиком, даже несмотря на то, что был почти нищим, как и большинство колониальных испанских солдат. Ему было лет пятьдесят, но несмотря на то, что он был идальго и древним христианином, продолжал тянуть лямку сержанта. Он никогда не рассказывал мне про свою жизнь, поэтому о его прошлом я знал лишь от солдат.

Мальдонадо носил на красной перевязи огромную и очень длинную шпагу, больше похожую на двуручный меч. Поэтому я однажды спросил, зачем он тащит за собой в будущее оружие из прошлого. Его честному ответу я даже изумился. Оказывается, этот ветеран не считал себя умелым фехтовальщиком, но, имея недюжинную силу, компенсировал ею свои пробелы в боевых искусствах.

– Эта старинная шпага моего деда неоднократно спасала мне жизнь, – ответил на мой вопрос Мальдонадо. – Один раз, когда я проколол ею насквозь коня французского кирасира, который мчался на меня с палашом, второй раз, когда я отрубил ею руку у немецкого латника, намеревавшегося проткнуть меня, а в третий, когда я отбился во время дождя от пятерых буканьеров, нечаянно столкнувшись с ними на одной дороге.