Я представил эту картину и невольно ухмыльнулся. Здоровяк Мальдонадо выхватывает свой двуручный меч и наносит им смертельные удары этим матадорес, которые во время ливня лишены возможности стрелять из своих ужасных ружей и к тому же вооружены лишь мачете или короткими шпагами.

– В схватке с моей длинной Марией-Магдаленой, как я называю свою шпагу, никто не может устоять, – сказал мне с гордостью Мальдонадо. – По крайней мере, здесь, в Западных Индиях, это уж точно.

Не знаю, что во мне взыграло – молодость, либо дерзость, либо желание показать то, что я никогда не показывал, но я возразил. Я сказал, что дело совсем не в силе и длине клинка, все зависит от хладнокровности, умения и техники. На что мне Мальдонадо возразил, что один раз, увернувшись от рогов бегущего дикого быка, уже отрубил своим оружием ему голову. Словом, когда мы с ним вечером обходили посты, я отправил остальных нескольких солдат своего взвода вперед, а сам решил показать то, чему научился у своего миланского учителя-иезуита, обучавшегося в Китае.

Удивлению этого исполина не было предела, когда я всякий раз, уворачиваясь от его меча, наносил ему смертельный удар, естественно только обозначая его. У нас не было поединка, просто немного в замедленном темпе я показывал, как можно ответить на тот или иной, с его точки зрения, неотразимый удар. После этого моя репутация в глазах старого ветерана взлетела… Впрочем, не знаю, до какого уровня. Он, по своему обыкновению, молчал, но в глазах уже читалась заинтересованность, а не безразличие, как прежде.

Как-то, увидав мои утренние тренировки с Мартеном, который, как и подобает хорошему слуге, всегда остается рядом, не мельтешит перед глазами и не вылезает вперед, Кальдерон сказал:

– Поразительно у вас выходят все эти трюки. Да-да, это именно цирковые трюки, а не приемы. Где это видано, чтобы можно было так уклоняться от ударов. Нет, дон Педро, если ваше юное тело еще способно совершать такие кульбиты, то для людей моего среднего возраста они уже совершенно не подходят.

Чтобы доказать ему обратное, я позанимался с парочкой старых солдат-ветеранов, среди которых был и Мальдонадо. Мы тренировались на специальных деревянных шпагах, и, когда я понял, что мои финты уже хорошо усвоены, предложил Кальдерону пари… Он сразу отказался, поскольку это французское слово. Тогда мне пришлось предложить ему побиться об заклад.

– Вот это уже по-нашему, – сказал он. – Я принимаю ваш вызов и ставлю пять дублонов, что вашим двум старикам никак не совладать с четырьмя молодыми солдатами.

Это были жесткие условия, но я согласился, поскольку хорошо помню поговорку о том, что за одного битого двух небитых дают. Было решено, что сержант Мальдонадо и солдат его взвода Гаргона вечером выйдут с учебными шпагами против четверых, которых отберет сам Кальдерон. Для маленького испанского гарнизона забытого богом острова, где не было никаких развлечений, кроме выпивки, это было действительно целым событием. Как только солнце начало клониться к горизонту и с моря повеяло прохладой, столь необходимой в тропиках, на небольшой площади поселка собрались, наверное, жители всего острова. Если судить по ставкам, народ предпочитал доверять численности и молодости.

В начале поединка Мальдонадо и Гаргона, стоя плечом к плечу, как и в настоящем сражении, а потом спина к спине, стойко отражали нападения четверых молодых солдат. Эти двое были похожи на старых матерых волков, которые берегут силы для решающего удара. Впрочем, все так и произошло. Словно по команде оба одновременно ринулись в атаку и вывели из строя сначала двоих, нанеся сильные удары в корпус по вложенным нагрудникам, а потом и остальных. Впрочем, здесь моей заслуги было мало, так как и Мальдонадо, и Гаргона напрочь забыли те приемы, которым я их учил. Поэтому я хотя и принял поздравления Кальдерона, но не признал за собой победу, заявив, что победил лишь опыт старых ветеранов. У меня взыграла молодая кровь, и я предложил показать нашему губернатору особое фехтование. Зрителям также не хотелось расходиться, вечер был теплым, поэтому все с радостью согласились.

Снова бились на учебных шпагах, сделанных из особого сорта крепкого дерева. Я выступил сначала против двоих, потом против троих, четверых и пятерых. Словом, когда дело дошло до шестерых, у меня уже не было сил, поэтому я попросил милости у Кальдерона. Он, аплодируя мне, впрочем, как и все остальные зрители, сказал, что меня теперь все и так считают самым великим фехтовальщиком острова, а затем грустно пошутил, что мои силы нужно поберечь для возможного отражения атаки французов.

Кстати, после ухода генерала над Тортугой висела некая неопределенность: захочет ли де Фонтене отбить остров или нет, и если да, то когда он это сделает и где высадится. В обсуждении этих важных стратегических проблем у нас проходили многие вечера, которые складывались в недели и месяцы, пока спокойная и размеренная жизнь не заставила всех и вовсе забыть об этом. Французы были полностью деморализованы, когда покидали остров, и поэтому общее мнение офицеров сводилось к тому, что они не захотят больше возвращаться.

– Что им тут, медом намазано? – любил повторять Кальдерон, будучи самым ярым противником версии о возвращении Фонтене или, по крайней мере, делая вид. – Этот кавалер уже, наверное, нашел себе более достойное применение, чем нападение на богом забытый островок. Наверное, теперь командует какой-нибудь французской эскадрой, которая планирует захватить огромную добычу где-нибудь в море. Так что делать ему здесь теперь точно нечего.

Мнение губернатора Кальдерона, который пока носил лишь звание сержант-майора, с прошествием часов, дней и недель становилось все более незыблемым, так что совсем скоро никто уже и не ждал никакого вторжения.

– Эти матадорес могут пострелять себе быков и на большой земле, – считал Кальдерон. – Им не нужен этот маленький островок, где водятся лишь худосочные дикие свиньи. Собственных сил у кавалера де Фонтене нет, так что пора забыть, как о страшном сне, о его возвращении. Я не вижу никаких предпосылок к тому, что мы вновь увидим этого кавалера на нашем острове.

Однако спустя месяц то, чего все так боялись и к чему так долго готовились, все же произошло.

Французы неожиданно появились с севера, откуда их никто не ждал. Они напали на Бас-Тер ночью так стремительно, что никто не успел оказать сопротивления. По чистой случайности Кальдерон и я в этот раз ночевали в форте, что нас спасло от неминуемой гибели или плена. Разбуженные выстрелами и криками, мы кинулись к брустверу. В поселке мелькали факелы и какие-то тени. Высланный на разведку солдат принес известие, что это французы. Кальдерон приказал занять круговую оборону и ждать рассвета. Вскоре дозорный донес, что к воротам приближаются несколько человек. Они были окликнуты часовым, но так как не сказали пароля, то мы дали по ним дружный залп. Больше к форту никто не подходил. Каждый на своем посту, мы не сомкнули глаз до рассвета. А утром оказалось, что нас всего 15 человек.

Наутро де Фонтене погрузил на четыре маленькие шхуны по пять каноэ, а также тридцать своих головорезов со Святого Христофора и сто буканьеров с Сан-Доминго. Все были настроены весьма решительно. Небольшая флотилия под общим командованием капитана Мартена, выйдя из Пор-де-Пе, благополучно пересекла пролив Черепахи, обошла остров с запада и дружно на каноэ высадилась со шхун у той скалы, которую указал Франсуа.