— Я подброшу вас до дома, — сказала она, когда я обернулась.

— Это весь ваш багаж? — спросила я.

— Вещи для меня никогда не имели большого значения.

Позвякивая ключами от машины, она прошла мимо упаковочных коробок, комнат с книгами, глобусом и картинами на стенах. Она ни разу не взглянула на них.

— Куда вы отправитесь в Штатах? — Оказавшись в машине, я пристегнула ремень и повернулась к ней.

— Не волнуйтесь, до того, как Оскар ко мне присоединится, я подыщу безопасное место.

— Вы будете одна, каково вам придется в разлуке с сыном?

Если бы не я, Люк до сих пор был бы рядом с ней.

В глазах Офелии мелькнула жалость. Врачи хорошо распознают эмоции, даже если не могут их понять. Я спала с ее мужем, но она почему-то меня жалела. Это не поддавалось законам логики. Офелия была сложной женщиной, она должна была стать такой, чтобы выжить. В ней чувствовалось нечто особенное, чего я никогда не смогла бы понять.

— Переживем. — Не добавив ни слова, она повернула на Де Вокс Плейс.

Полицейская машина исчезла. Видимо, ее поставили на улице всего на одну ночь, а может, водитель уехал завтракать.

Офелия затормозила у моего дома и повернулась ко мне:

— Вы не могли бы навещать Оскара в больнице вместо меня?

— О, конечно. — Я отстегнула ремень безопасности.

Она положила прохладную ладонь мне на запястье:

— Еще одна маленькая просьба. Люк сказал, что подарил вам несколько картин в знак благодарности.

На мгновение я удивилась, но потом решила, что Люк, сообщая ей это, думал, что его слова не вызовут подозрения — благодарные пациенты часто делают подарки своим докторам.

— Оскару нужно что-то на память об отчиме, — ровным тоном продолжила Офелия, не сводя с меня глаз. — Я бы хотела, чтобы эти картины остались у него. Люк был бы не против, если бы знал, что мы уезжаем. Он любит Оскара.

Эти слова подразумевали другое, невысказанное. Я спала с ее мужем, но она даже не упомянула об этом. Отдать ее сыну работы Люка — наименьшее, что я могла сделать, чтобы искупить вину. Решиться на это мне было мучительно трудно — труднее, чем она думала. Я чувствовала Люка через эти картины, единственную его частичку, которая мне осталась. Но Оскар был его пасынком и тоже его любил.

Я кивнула.

— Оставьте их в его больничном шкафчике, пожалуйста. И, Рейчел, вот еще что. Не могли бы вы приложить к ним старую картину, которую унаследовал Люк? Ту, что написана его прапрадедом? Оскар любит яркие краски, она всегда ему нравилась. Она не имеет большой ценности, но Люк хотел сохранить ее в семье, а Оскар — его семья. Сам же Люк теперь нуждается исключительно в вас. Я отойду в сторону.

Так вот в чем было дело. Она предлагала сделку и свое благословение. Люк любил эту картину. Офелия, должно быть, догадалась, что он доверил ее мне, и решила, что просит не так уж много.

— Я навещу Оскара, как только мне разрешат.

— С этими картинами?

Я кивнула, и отчасти это было правдой.

— Благодарю вас. — Офелия завела двигатель, но все еще смотрела на меня. — Блейк может явиться к вам. Он умен и может догадаться, что я вам о нем рассказала. Если он придет, немедленно звоните в полицию. Он очень опасный человек. Не впускайте его и не верьте ни единому слову.

Она отстранилась и без улыбки окинула меня своим ясным взглядом.

— Всего хорошего. Берегите себя, Рэйчел.

Я не сказала ей, что не вернусь к Люку, что причинила ему достаточно бед, что после освобождения ему будет лучше без меня. Я вышла из машины и обернулась, чтобы попрощаться и пожелать удачи, но она уже завела машину и отъехала, даже не взглянув на меня.

Я отперла дверь и вошла в дом. Я ужасно устала. Сказывался недостаток сна. Пеппер сопел в своей корзинке. Лиззи, должно быть, завезла его сегодня утром перед работой, когда я отсутствовала. Я поставила телефон на зарядку и скинула туфли. Решила немного поспать, а потом позвонить ей в обеденный перерыв и рассказать про Блейка до того, как это появится в новостях. Он ей нравился. Я подумала, что сначала она не поверит, а потом будет шокирована и, возможно, даже уязвлена. Я медленно поднялась наверх и направилась в спальню, чтобы снять с крючка халат и пойти в свою новую комнату, но замерла на пороге.

В кресле возле кровати сидел Блейк.

Июнь 2017 года

— Ну наконец-то! Мой любимый доктор.

Он улыбнулся, но не своей обычной улыбкой — глаза оставались серьезными. В руках он держал бокал с чем-то похожим на бренди, который Нейтан берег на Рождество.

— Что вы здесь делаете? — Мое сердце стучало так громко, что казалось, он его слышит.

— Захотелось вас увидеть. — Блейк продолжал улыбаться, будто предлагая мне подыграть и превратить его вторжение в светский визит.

— Как вы сюда попали? — Я села на край кровати, пытаясь улыбнуться в ответ и изобразить голосом легкое любопытство, словно не находила ничего особенного в том, что обнаружила его в доме, который оставила запертым.

— Ваша милая дочь открыла мне дверь. — Он отхлебнул из бокала.

Страх сжал мое сердце.

— С ней все в порядке?

— С ней все отлично. Она пошла домой собирать вещи.

— Какие вещи?

— Она заслужила небольшой отпуск.

Неужели Блейк и был тем другом, с которым, по словам Нейтана, Лиззи собиралась в отпуск? Как давно они это задумали? Зачем ему моя дочь? Я стала нащупывать в кармане телефон, но вспомнила, что оставила его внизу на зарядке.

— А вы у нас, выходит, героиня дня.

Разговор о Лиззи, видимо, закончился. Если бы мне удалось проскользнуть вниз, я схватила бы телефон и предупредила ее, что Блейк опасен. Очарователен, но смертельно опасен.

— С чего это я героиня?

— Когда прошлой ночью я возвращался домой, мимо из Норт-Кэнонри с сиреной проехала скорая помощь. Я подумал, что моя сестра себя поранила. Она не раз пыталась это сделать. Я проследил за машиной до больницы и подождал на парковке.

Когда позади нас взвизгнули тормоза, нам было не до того, иначе мы заметили бы Блейка, наблюдавшего за нами через лобовое стекло своего автомобиля.

— Я увидел, что не ее, а Оскара вынесли из скорой на носилках, ну и… — Он опустил взгляд, улыбка исчезла. — Время тянулось медленно. Когда вы обе ушли домой, я узнал подробности в приемном покое, а затем посетил палату. Сказал, что я родственник. И это, конечно, правда.

— Конечно.

Я подумала, что в той ситуации ему было трудно притворяться дядей, а не отцом, и очень хотелось объявить, кем он являлся на самом деле.