На этот раз Луи Наполеону и другим заговорщикам рассчитывать на особое снисхождение правительства не приходилось. Вопрос стоял о смертной казни. Хотя некоторые обнадеживавшие предпосылки, что они все же смогут сохранить жизнь, были. Например, с 1822 года во Франции за политические преступления никто не был казнен[435], а авторитетное издание Le Journal des Débats вынесло свой вердикт: поскольку все, что было в Булони, даже не комедия, а просто выходка сумасшедших, то «никто не убивает сумасшедших людей, а просто изолирует их»[436].

Луи Наполеон и еще пятьдесят два заговорщика предстали перед судом палаты пэров за государственную измену. Судебный процесс не доверили обычному суду присяжных. Предварительное расследование, которое как правило при уголовных делах проводилось королевской прокуратурой, на этот раз было поручено специальной комиссии из семи членов палаты пэров, возглавляемой канцлером королевства и председателем палаты пэров, бароном Этьеном-Дени Паскье. В эту комиссию вошел также герцог Деказ, кого общественная молва когда-то приписала в любовники королевы Гортензии и сделала отцом Луи Наполеона.

Во время предварительного расследования Луи Наполеон проявил завидную стойкость и самообладание, очень мало говорил, однако сразу же заявил, что ответственность за попытку государственного переворота должен нести единолично, поскольку никто из его товарищей заранее не знал о его плане восстания.

Судебный процесс начался 28 сентября 1840 года в Люксембургском дворце и продлился шесть дней. Это был странный суд. Ирония этого дела заключалась в том, что в суде над Луи Наполеоном принимали участие лица, некогда облеченные доверием Наполеона I: четыре бывших министра, шесть маршалов, 56 генералов, 14 государственных советников, 19 префектов, семь посланников и 21 камергер[437]. Даже председатель палаты пэров Паскье был префектом полиции Парижа при императоре французов[438]. Из 312 пэров 160 некогда были на службе у Наполеона I, а тех, кто действительно не был связан с временами Первой империи, было меньшинство — 152 человека[439].

Общественным обвинителем выступал Франсуа Эмиль Франк-Карре, а защиту Луи Наполеона осуществляли три адвоката: Пьер-Антуан Беррье, Тома Мари и Фердинанд Барро (брат известного в последующем политика времен Второй республики Одилона Барро).

По установленной процедуре обвиняемые могли свободно говорить в суде или доверить это право своим адвокатам. В первый же день процесса после оглашения обвинения и выступления Франка-Карре слово взял Луи Наполеон и сказал следующее: «Впервые в моей жизни мне наконец-то позволено говорить во Франции и свободно общаться с французами. Несмотря на то что меня окружают охранники, несмотря на обвинения, которые я только что слышал, я стою здесь, в стенах Сената, о чем так много воспоминаний из моего раннего детства… Я не могу поверить, что должен оправдывать себя здесь и что вы можете быть моими судьями»[440].

Далее он отметил, что народ Франции никогда не голосовал за отмену референдума 1804 года и что Жозеф Бонапарт был единственным законным правителем Франции. Луи Наполеон подчеркнул: не следует думать, будто он «хотел попытаться реставрировать империю во Франции» без одобрения народа на плебисците. «Относительно моего предприятия в Булони, — продолжал Луи Наполеон, — у меня не было сообщников. Я один несу ответственность… Сейчас перед вами я символизирую следующее — принцип, причину и поражение. Принцип — суверенитет народа, причина — наша Империя, поражение — Ватерлоо. Принцип — вы знаете. Причина — вы же сами служили, а поражение — вы сами желаете отомстить (Англии. — Прим. авт.). Поэтому ясно, что нет разногласий между вами и мною. Как представитель политического дела, я не могу принять вашей политической юрисдикции судить о моих желаниях и действиях… И если вы являетесь победителем народа, то я не могу ожидать от вас справедливости и не прошу вашего снисхождения»[441].

Произнося свою речь, Луи Наполеон в элегантном темном сюртуке с орденом Почетного легиона на груди, выглядел хорошо. На следующий день газеты отметили уверенность и убежденность, с какой говорил обвиняемый. Хотя от публики не скрылось, что в речи подсудимого слышался заметный иностранный акцент[442].

После выступления Луи Наполеона последовали вопросы от пэров и обвинения:

— Какова ваша профессия? — спросил Паскье.

— Французский принц в изгнании, — ответил Луи Наполеон.

— По какому праву вы носите орден Почетного легиона?

— Я нашел его в своей колыбели[443].

Смысл последовавших ответов Луи Наполеона сводился к тому, что он один задумал план восстания в Булони и его товарищи не знали о его намерениях. Если кого и обвинять, то только его одного. «Мотивы чести и предусмотрительности не позволяют мне раскрывать, — сказал гордо Луи Наполеон, — насколько далекоидущими и обоснованными были мои основания рассчитывать на успех»[444]. Он даже не стал произносить фамилий людей, которые были с ним в Булони или помогали в Англии. Все, кто был арестован в Булони, по мнению Луи Наполеона, должны быть отпущены на свободу, поскольку они невиновны, а их мысли и идеи созвучны с мыслями и идеями большинства французов. А в целом этот судебный процесс над ним и его товарищами неправедный.

Судебное разбирательство продолжалось в последующие дни. Пламенную обличительную речь произнес общественный обвинитель Франк-Карре, в ходе которой особо подчеркнул, что Луи Наполеон был совершенно неспособной личностью: «Шпага Аустерлица слишком тяжела для ваших слабеньких рук… И позвольте мне просто указать вам, что Франция имеет больше прав произносить имя императора, чем вы!»[445]